Получил твое письмо только вчера вечером. Уже давно никто не ездил отсюда в Манль за почтой, а я, не подумав об этом, объяснял все твоим молчанием и находил, что оно слишком затянулось. Эгоистичный друг! Я забыл, как долго пришлось тебе ждать от меня скупого письмеца, полного ничтожных мелочей, и в нетерпении своем уже принялся писать, требуя от тебя ответа. Теперь ответ пришел. С почты мне привезли четыре письма, и я тут же просмотрел адpeca, но не увидел твоего почерка. Поставь себя на минуту в мое положение и представь себе, что я должен был почувствовать. Я стал вскрывать конверты и, когда дошел до твоего, ощутил, как застучало у меня сердце. Медля начать чтение, я глядел на твое письмо, словно молодой кот, играющий со своей добычей. Я с восторгом рассматривал дорогой мне почерк, который прямо на глазах становился все отчетливей и убористей, как это всегда бывает с письмами тех, кого мы любим... Ты просто сумасшедший! Сердце, которое всегда говорит у тебя громче, нежели разум, вводит тебя в заблуждение насчет написанного — простого и справедливого. Письмо твое красноречиво, потому что прав Иисус Христос — уста говорят от избытка сердца, — а сердце твое, уверен, было переполнено, как переполнено оно у меня, когда я пишу тебе. Но поостерегись и не поддавайся ему. Читая иные строки твоего письма, я невольно приходил в нежное негодование, и сейчас мне остается лишь нежно упрекнуть тебя, мой бедный друг: ты знаешь меня не лучше, чем самого себя, или я сам себя плохо знаю. По крайней мере, между нами не должно быть места притворству и мелкому самолюбию, от которых я, как ты помнишь, частенько был несвободен и сам, хотя все это быстро проходило. Это не значит, что я не считаю себя кое на что способным, но то, о чем пишу тебе, не скажу никому. Ведь это такая тайна, что с ней — уверен в этом — отчасти знаком лишь ты, да и то потому, что я из тщеславия рассказывал тебе иногда о себе. Но все это очень далеко от детских мечтаний о золотой ветви, сорвать которую дано лишь избранникам судьбы, и, пишучи эти строки, я кажусь себе таким поистине смешным, что мне хочется их уничтожить и забыть, забыть так же, как те места твоего письма, которые пробуждают во мне подобные мысли.

Представь себе, что твое письмо попало в руки кого-нибудь, кто знает меня. ¹ Какой взрыв хохота! Какие сострадательные взгляды! Не сомневаюсь, мой друг, что огорчил тебя: я ведь уверен, что ты любишь меня, а значит, мысль о том, что над твоим другом смеются, не может не возмутить тебя, равно как она возмущает меня. Мы — добрые друзья, так что нам до гениальности? Если она нам и дарована, для нас лучше всего не знать об этом до тех пор, пока не придет охота ее проявить. Счастье человека, чувствующего природу, состоит в том, чтобы ее воспроизводить. Следовательно, стократ счастлив тот, кто отражает ее, как зеркало, даже не замечая этого, кто делает свое дело ради самого дела, а не из притязаний на первенство. Это благородное самоотречение характерно для всех подлинно великих людей, основоположников в искусстве. Я представляю себе великого Пуссена в его уединении, наслаждающегося изучением человеческого сердца, окруженного шедеврами древности и не думающего ни об академиях, ни о пенсиях Ришелье. Я представляю себе Рафаэля в объятиях возлюбленной, который переходит от Форнарины к «Святой Цецилии», создает великолепные картины и композиции так же естественно, как другие дышат, или разговаривают, и делает это, подчиняясь лишь сладостному вдохновению и ни за чем не гонясь. О друг мой, размышляя об этих великих примерах, я особенно остро чувствую, как далек я не только от их божественного разума, но и от их скромной непосредственности. Научи меня подавлять честолюбивые порывы и, когда я вновь обрету счастье видеть тебя, не давай мне сойти со смиренной и твердой дороги, которую я себе начертал. Не могу без удовольствия думать о встрече с тобой. У нас накопилось много безмерно важного, что нужно сказать друг другу. Твое письмо ничем не напоминало о вещах, о которых я говорил выше. Ах, замечательное письмо! Как ты ловко сумел меня заинтересовать! Я все время об этом думаю. С нею ² я познакомился год назад. Думаю о ней чуть ли не каждую ночь. Сколько сладости даже в той горечи, с которой я предаюсь счастью грызть и поносить себя, в то время как образ ее ни на минуту не покидает меня! Что было бы со мной без этих долгих зимних вечеров, когда я с наслаждением целыми часами терпел холод ради одной-двух минут счастья! Что можно сравнить со сладостным ожиданием в ночном мраке, с беглой встречей, длящейся всего секунду и оставляющей тебе одно — молча вытягивать шею и провожать глазами то, чего больше не видишь? А что еще предпринять? Очарованное сердце — какая это бездна! Славно проведя с тобой вечер и возвращаясь к себе, я уже строил планы, взвешивал возможности, прикидывал, сколько у меня сегодня шансов сказать несколько всегда одинаковых слов, а часто — ничего не сказать, потому что чаще всего я был не в состоянии выговорить что-либо путное — просто просил дать мне что-нибудь, что я и сам мог бы взять. Ты прав: боль при мысли потерять эти блага очень остра. Когда я думаю о последнем письме, о последнем «прощай», которое оно мне предвещает, а также о последнем, так давно условленном свидании, о днях, которые наступят после разлуки, я не знаю, на каком боку спать, и мечусь как в лихорадке. И однако сейчас, когда я пишу все это, я спрашиваю себя: да всерьез ли я об этом думаю? Мне кажется, это чувство — такая же иллюзия, как сны, которые я часто вижу. А я этого не хочу: сны мне милы, но куда они меня приведут? Этой зимой нам надо почаще видеться, почитать хорошие книги. Я был очень удивлен, обнаружив, что плачу над латинскими поэтами. Чтение древних и закаляет, и смягчает нас: они так правдивы, так чисты, так глубоко проникают в наши мысли!.. Мне хочется говорить с тобой лишь о том, что берет за сердце, мне нравятся только такие разговоры, которые волнуют душу или воображение. Суди сам, что я могу найти здесь. Друг — какое это сокровище! Он один заменяет семью и все житейские блага. В сравнении с тем, что я пишу сейчас, все сказанное мной в начале письма кажется мне холодным, как лед, а ведь я думал, что пишу пылко. Выходит, правда, что и с таким другом, как ты, можно чувствовать по-разному. Впрочем, нет, чувство остается неизменным, только вот бывают минуты, когда шлюзы сердца открываются.

Ну я разболтался! Куда меня занесло?.. О главном-то я и забыл. Отвечай мне без промедления и с каждой почтой, если хочешь еще до встречи со мной доставить мне не менее чистую радость. Пиши мне и просиди за письмом ночь, чтобы оно получилось длинным-предлинным. Сходи к торговцу писчими принадлежностями и купи бумаги потоньше, чтобы в стопе ее было побольше. Времени остается мало, поэтому умоляю — не пренебрегай моей просьбой.

Окажи мне услугу. Если улучишь часок, сходи в музей и скажи от моего имени молодому человеку, ³ копирующему «Концерт» Доменикино, тому самому, которому ты передал от меня письмо перед моим отъездом и которого я высоко ценю, что я прошу его не забывать меня; добавь, что я хотел ему написать с сегодняшней почтой и просить его думать обо мне; я его люблю, но оказался так занят, что не успел ему написать. <...>

Прощай, прощай, прощай. Не медли с ответом.

Твой друг на всю жизнь

Эжен Делакруа

¹ Делакруа имеет в виду свою сестру Анриетту.
² Речь идет об Элизабет Солтер.
³ Ипполит Потерле (1803—1835) — художник, автор знаменитых копий с картин старых мастеров, друг Жерико, Бонингтона, Огюста и самого Делакруа, которым он восхищался.

Эжен Делакруа. Лимб. (Роспись купола в Библиотеке Сената)

Великие поэты (фрагмент)

Алжирские женщины (Эжен Делакруа)

• Показ картин художника Эжен Делакруа
• Образы бурной эпохи
• Галерея Эжен Делакруа
• Аудиобиография "Эжен Делакруа"