Ашилю Пирону
Лес Буакс, 9 ноября 1818
Ты, наверно, удивляешься, дорогой Ашиль, что я столь неаккуратно выполняю свои обещания. Дело в том, что исполнить труднее, чем пообещать. Здесь я оказался в гуще совершенно новой для меня и совершенно первобытной жизни, которая отвлекла меня от обещаний, данных друзьям, и от планов о том, как мне следует проводить тут время. Когда вырвешься из круга привычных занятий, дни летят с такой быстротой, что не успеваешь оглянуться. Вот уже месяц, как я уехал из Парижа, а мне все кажется, что я еще в экипаже; еще один месяц — и я вернусь в вечный город с его вечной грязью, вечной медлительностью, а подчас и скукой. Но все же, когда придет время возвращаться, не думаю, что встреча с ним меня огорчит. Там есть много такого, чего не может дать жизнь в деревне, даже полная самых отменных развлечений. К тому же работа для меня — удовольствие, и я с огромной радостью вернусь к ней в Париже. Здесь я лишен такого наслаждения, как купание: для этого надо слишком далеко ходить. Вот уже на одну радость меньше, чем в Париже, тем более что там она связана у меня в памяти главным образом с тобой. Зато я охочусь, когда погода позволяет. Если день обещает быть ясным, меня будят, как только занимается рассвет. Встающее солнце светит прямо в окно и посылает мне свои первые лучи, когда мне лень встретить зарю на ногах. И я отправляюсь в путешествия — то по просторным полянам, то по зарослям, куда не проникает дневной свет. Иногда забредаю на окрестные виноградники, и, надо сказать, до сих пор они были ареной моих самых выдающихся подвигов. Обитатель большого города, не видящий ничего, кроме блистательных вечеров, визитов и спектаклей, вообрази себе невзрачный белый домик, окруженный хозяйственными постройками; весь участок обнесен стеной; вокруг — огромный лес, не меньше двух лье из конца в конец; здесь и находится мое прибежище, удобное и уютное изнутри, простое снаружи. Сам понимаешь, гости здесь весьма редки, потому что до ближайшего жилья не менее пол-лье. После обеда идем все вместе на прогулку, которую вы, сибариты, назвали бы скорее путешествием; за плечами у нас неизменные ружья, так как по вечерам, возвращаясь домой, мы слышим, как из долин, с холма, из лесу доносится волчий вой, похожий на предсмертный человеческий стон. Такую жизнь я веду последний месяц, сам не замечая, что живу. Часы бегут один за другим, незаметно мелькают дни, пожирая друг друга. Мне грустно при мысли, что это и есть жизнь, и когда поток дней иссякнет, то все будет так, словно ничего и не было. Чувствую, что прошедшие годы не прибавляют мне уверенности. Множество идей, осенявших меня после того, как мы с тобой окончили коллеж, все эти напрасные планы, которые так серьезно нас занимали, с годами рассеялись... А я все-таки строю на завтра новые планы, хоть и не могу удержаться от смеха, когда вспоминаю те, что строил вчера. Ты, вероятно, подумаешь, что рассуждения мои не слишком-то веселы для человека, который только и делает, что веселится. Просто меня охватывает бешенство, когда я вижу, что, когда наконец дождешься того, чего ждал с таким нетерпением, не испытываешь ничего, кроме изумления: как, дескать, и только-то? А еще я бешусь при мысли, что по прошествии времени неизбежно начинаешь себя корить: почему же я не умел лучше ценить то, что было мне отпущено? Значит, нужно примириться с безрадостной мыслью о том, что даже самому счастливому человеку на свете всегда чего-то не хватает. Счастлив тот, кто обрел свое счастье в труде: этого счастья у него никто не похитит, а кроме того, оно позволяет ему забыть о жизненных горестях. Вот какими мыслями делится с тобой твой надоедливый друг безо всяких просьб с твоей стороны. Если ты доставишь мне такую радость и ответишь быстрее, чем я тебе, то следующее мое письмо, возможно, будет повеселей. Хотелось бы, чтобы ты получил мое послание, вернувшись из Оперы, когда на ратуше часы пробьют без четверти двенадцать и уши у тебя устанут от звуков, а глаза от света и грима танцовщиц, и перед отходом ко сну — от которого пробудишься в девять утра — ты благословишь мой опиум и погрузишься над моим письмецом в блаженные грезы о твоей красавице или о далеком друге. Прощай! Пойду постреляю до обеда каких-нибудь птичек, на которых и пороху-то жалко. Подумай, ведь они точь-в-точь как мы: сейчас живут, поют, а вечером их уже не будет. Как прав Экклезиаст: все суета сует. Твой друг на всю жизнь
Эжен Делакруа
Предыдущее письмо.
Следующее письмо.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.