Дорогой друг, накануне моего отъезда ¹ сюда пришло твое письмо. Был вечер, я уже принес прощальную жертву и не надеялся получить в Шаранте весточку от вас. Не стану описывать, какую я испытал радость. Я читал и перечитывал письмо, и это было одним из главных моих занятий в дороге. Когда я его вскрыл, то походил на человека, которому от холода слезы застлали глаза, не давая любоваться восхитительным пейзажем. Взгляд мой бежал по строчкам, но разум был не способен спокойно следовать за ним. Я быстро пробежал письмо, вернулся к началу и стал читать снова; поскольку я был уверен в сохранности моего сокровища, уверен, что оно лежит в жилетном кармане и не пропадет, то на досуге растягивал удовольствие: припоминал отдельные места, которые еще не знал наизусть, открывал письмо и снова, в который раз, восторгался этими четырьмя листочками, так густо исписанными и исполненными такой дружеской ласки, что мне казалось, будто я получил новое письмо и испытываю новую радость. Да, я ребячлив: я ласково лелею твое письмо и презираю людей, которые стыдились бы этого; я утверждаю: подобные люди недостойны да и не способны испытывать чистые чувства. Неужто правда, что у меня есть друг, даже письма которого позволяют мне пережить столь сладостные минуты? Я чувствую его душу, хотя эти листки — я в этом совершенно уверен — лишь слабая ее тень. Письма твои так пылки, что по ним чувствуется, сколько еще невысказанного жара в твоей душе. Из тех, к кому до сих пор было привязано мое сердце и с кем мне, увы, пришлось расстаться, лишь очень немногие писали письма подобные твоим. Надо прямо сказать: такого, как ты, нет. Здесь был один человек, писавший все, что он думает, но он не думал да и не чувствовал ничего. Был еще один друг, который писал очень рассудительно, но не затем, чтобы выразить порывы своего сердца, а чтобы выражаться стильно и корчить из себя Руссо. Есть и другие, чьи сердца прекрасны, а дружеские чувства, я в этом убежден, горячи и непритворны. Но, Боже мой, какой тягостный холод охватывает при чтении того, что они пишут, и как от этого грустно! Поистине, то, как люди пишут, и есть подлинный пробный камень. Притворщик вопреки себе раскрывается в письмах, а у того, кто в обыденной жизни кажется холодным, при письменном общении вырываются наружу бурлящие родники. Беда только, что писем надо так долго ждать. Поэтому приходится рано ложиться спать, подобно человеку, оставшемуся без ужина, и целые дни проводить в ожидании этого чертова почтальона. Но ты ведь напишешь мне сюда, не правда ли?

Сейчас я на родине моего зятя. Со мною все крайне любезны. Это очень славные люди, занимающиеся бесконечной стряпней. Трапезы тут затягиваются часа на четыре, потому что на склоне жизни всплывают воспоминания детства, отворяющие сердца сестрицам и братцам, людям уже пожилым и живущим далеко друг от друга. Ну и конечно, говорят о политике. Мой зять намеревается выставить свою кандидатуру на выборах. Не думаю, что это произойдет здесь и в этом году. Вероятно, это будет в Шаранте.

Времени у меня останется только-только, чтобы получить от тебя ответ. Так что рассчитываю на твою пунктуальность. Живу я в долине, прекраснее которой невозможно себе вообразить. Надеюсь привезти отсюда несколько прелестных пейзажей. Путешествие из леса сюда было очаровательно. Я проехал через Лимузен и увидел там места поистине восхитительные. Представь себе бескрайние горы, покрытые до самых вершин ковром зеленых трав. Огромные гранитные скалы красного, черного и серого цвета нависают над головой. На каждом шагу картина меняется. Все притягивает и взоры, и мысли. Великолепные ландшафты исчезают прежде, чем мозг начинает их воспринимать. Почтовая лошадь и почтальон, равнодушные к прекрасным картинам, безжалостно увлекают тебя все дальше и дальше. По крутым склонам высоких гор струятся в извилистых берегах, заросших ольхою и тополями, прозрачные или пенистые речушки, а иногда они срываются вниз водопадами, и тогда их шум слышен издалека, человеческих жилищ нет или почти нет. Только несколько одиноких черных пастушеских хижин лепятся по склонам. Надо видеть, как блаженствуют там быки, коровы и овцы. Они идут туда, где трава им кажется лучше, без помех поднимаются и спускаются, когда хотят, отправляются купаться. Ах, я ощущал в равной степени и сожаление, и наслаждение. Здесь необходимо прожить по крайней мере несколько месяцев, чтобы добиться хоть каких-то результатов. Одних набросков недостаточно. Очертания этих дивных голубых гор так плавны и так разнообразны, так изящны, что пришлось бы упорно писать и писать... Замысел картины, ² которую я собираюсь писать, преследует меня, словно призрак. Хочется как можно скорей вернуться в мастерскую. Господи, бездарен! Пока меня трепала лихорадка, я неоднократно пробовал рисовать, но все, что я пытался найти для своей картины, оказывалось ничтожно, и это больше всего удручает меня. В основном я был занят сумасшедшими мыслями, которые приходили мне в голову. Ведь никогда не известно, что может оказаться полезным. Вечно мы отвлекаемся, никогда не бываем сосредоточены. Никогда под рукой у нас не оказывается требуемой армии. Наша жизнь растрачивается на тысячи пустяков, ничего не дающих. Дух теряет стойкость и трусливо отступает перед малейшим препятствием. Довольствуешься попытками и чуть ли не ликуешь, если приходит какая-то идея. Представь себе человека, который встает в восемь или девять утра, измотанный прошедшей ночью, и из постели сразу переходит в выложенное подушками глубокое кресло у огня, тогда как другие отправляются на охоту; который, покуда остальные завтракают, глотает два порошка хины; который видит, как медлительно на твоих глазах сквозь пальцы утекает день; человека, который весь ушел в мысли, меж тем как его тело недвижимо и отказывается принимать пищу; наконец, человека, который вполне владеет собой, покуда леденящие предвестники лихорадки не проникнут в самые нервы и не отправят его философствовать в кровать, и тогда этот человек оказывается в новом мире, а меж тем ни разум, ни телесные силы его не пасуют ни перед каким замыслом, ни перед каким предприятием. Он с упорством всецело предается работе. Рассеянным взором уставившись в очаг, он упорно обращается к тому, что его занимает, и до самой ночи, которая несет страдания, следует за своими мыслями, помогающими обмануть скуку. Таков я был во время лихорадки. На еду я не мог смотреть, она вызывала у меня отвращение. Ночи были изнурительны. Стоило мне сделать два шага, и у меня начиналось головокружение; если я пытался писать, голова раскалывалась от боли. Но когда я погружался в мечты, мозг мой работал, не зная усталости. Я строил самые разные планы, обдумывал самые разные затеи. Жаль, что ничего от них у меня не осталось, так как я занялся этим, только когда начал свыкаться с лихорадкой, которая как раз стала отступать благодаря микстурам и хине.

Вместе с лихорадкой, которую я так клял, улетучился и мой сочинительский гений. Великая потеря для тех, кто мог бы меня прочесть! И великое несчастье. Мне трудно рифмовать. Я — настоящий варвар. Я буквально молотком вколачивал коротенькие словечки в свои путаные и неряшливые вирши. Это было для меня чуть ли не тяжким трудом, но также и удовольствием. Увы, дорогой друг, все трудно. Как сделать какую-нибудь вещь совершенной, точной и легкой? И живопись, и поэзия порой одинаково обескураживают. Нередко приходится искать новые средства. Нужен бесстрашный глаз, который не убоится измерить глубину бездны. Недостаточно иметь побуждающие к действию и плодотворные источники вдохновения, необходим энергический, изощренный и сосредоточенный ум, способный удваиваться и утраиваться, чтобы нести тяжесть замысла, выдержать ее и дать расцвести тому недолговечному цветку, что окрашивает мысли и мгновенно исчезает, когда мысль обретает форму и становится возможным увидеть и ощутить ее. Как велики великие! Я воображаю себе этих неистощимых гениев в центре композиции, их мудрый, уверенный труд на мятущейся, озаренной вулканическим пламенем земле! Вот сочетание, которое только и творит великих людей. Полулюди обладают каждый своим. Одни богаты и ленивы, другие — презренные и несчастные труженики. И все же будем стараться, ибо так трудно следовать вместе разными дорогами. Дорогой мой живописец, новобрачный, отец, будем прежде всего верными друзьями. Надеюсь, наша дружба будет долгой. И когда смерть похитит одного из нас, то она отнимет друга, а ведь друзья — куда большая редкость, чем великие люди, о которых мы говорили. Перебери мысленно своих знакомых, и увидишь, как мало людей, сохранивших в сорок лет хотя бы одного настоящего друга. Я таких не знаю. До сих пор я видел одного такого человека, это был мой любимый и почитаемый отец, умерший в шестидесятилетнем возрасте, ³ который всем сердцем по-детски любил нескольких старинных друзей. Но я забыл про свою матушку: до сих пор у многих при воспоминании о ней глаза увлажняются слезами. О нет, меня не вводит в заблуждение любовь к этим столь дорогим мне людям. Некоторые места твоего письма, любящий сын, взволновали меня. Вечно ко всему подмешивается капля яда. Чем больше любил, тем горше слезы. Но я не кончаю письмо на этом соображении. Мне хотелось бы еще попытаться побеседовать о тех радостях, которые я разделю с тобой, когда мы увидимся. Возможно, когда я получу твое письмо, у меня уже не будет времени ответить тебе. Неужели целых три недели я не смогу отсюда беседовать с тобой? Но зато сколько я тебе потом на расскажу, как я тебя буду рассматривать. Сколько забавного мы наговорим друг другу!..

Прощай, обнимаю тебя. Скорее напиши, не затягивай, но, главное, пиши больше. Письмо адресуй г-ну Э. Делакруа в доме г-на Вернинак-Сен-Мора в Суйаке, департамент Ло.

¹ Из Манля (деп. Шаранта) в Кроз в окрестностях Суйака (деп. Ло).
² Имеется в виду «Триумф веры».
³ Шарль Делакруа, отец Эжена, был префектом Бордо; умер в 1805 г. в возрасте шестидесяти шести лет. Есть основание предполагать, что Эжен Делакруа был сыном князя Шарля-Мориса де Талейрана. Не установлено, знал ли об этом сам художник, во всяком случае, он был очень привязан к Шарлю Делакруа и всегда чтил его память.

Смерть Сарданапала

Лимб. (роспись купола)

Смерть Сарданапала

• Дневник Эжена Делакруа
• Великий романтик Эжен Делакруа
• Показ картин художника Эжен Делакруа
• Образы бурной эпохи