Жану Батисту Пьерре
Лондон, 1 августа 1825
Любезный друг, воспользовавшись отъездом одного знакомого, напишу тебе несколько слов. Я получил письмо от племянника, где он пишет о квартире. Полагаю, что мне придется остановиться именно там и что всю почту надо адресовать туда, то есть в дом 5 на улице дю Уссе. <...> Завтра я отправляюсь в небольшую прогулку на яхте — частью по Темзе, частью по морю. Яхта принадлежит одному из друзей г-на Элмора. Я обожаю морские пейзажи и вскоре, может быть, отправлюсь в Корнуолл вместе с Эженом Изабе 1 — он здесь и оказался отличным малым. Если удастся, мы попутешествуем недели две по самым диким и безлюдным побережьям Англии — это обернулось бы для меня впоследствии преимуществом, которое вознаградило бы за расходы на подобную поездку. Потом я уеду в Лондон, где у меня останется не так уж много дел, а там не замедлю вернуться к друзьям, с которыми в душе не расставался ни на день. Как тягостно мне быть вдали от них, да еще в таком унылом краю! Здесь все насквозь пропитано каким-то унынием, какой-то чопорностью, во Франции нет ничего подобного. Чистота некоторых домов и улиц компенсируется грязью, в которой тонут остальные. Женщины все неухоженные, в грязных чулках, скверных башмаках. Но более всего угнетает меня всеобщая скаредность: кажется, что в этой стране живут более жалкие, ограниченные людишки, чем у нас. Я склоняюсь к мысли, что сплетницы здесь куда худшие сплетницы, а тупицы — куда худшие тупицы, если такое возможно (о чем я до поездки сюда и помыслить не мог). Не берусь рассмотреть все глазами экономиста и математика. С их точки зрения, англичане обладают всевозможными достоинствами, которые я не собираюсь умалять. И потом, все мои впечатления, естественно, очень личные. Мне представляется, что скорее уж мне пришлась бы по сердцу запущенность Италии, нежели английская опрятность. Не спорю: эти прелестные зеленые поля и берега Темзы, кажущиеся сплошным английским парком, представляют собой восхитительное зрелище, а все-таки есть в них нечто игрушечное. В этом мало истинной природы. Не знаю, каким чудом именно в этой стране появился на свет Шекспир. Безусловно, он — отец всех их искусств... Я побывал у Лоренса 2 вместе с одним человеком, который был ему так блестяще отрекомендован, что хозяин принял нас более чем радушно. Лоренс сама любезность, он — художник, воистину призванный писать больших вельмож. Расскажу тебе о нем пообстоятельней. Я видел у него рисунки великих мастеров и его собственные картины, наброски, даже рисунки — все это великолепно. Никто и никогда не писал глаза — особенно женские — так, как Лоренс, а как очаровательны эти полуоткрытые губы! Он воистину неподражаем. Не помню, писал ли тебе, что видел Кина в роли Шейлока в «Венецианском купце». Это великолепно, мы еще потолкуем об этом. Я в отчаянии, что пропустил «Гамлета» с Янгом. Сейчас большие театры закрыты, да и жара ужасная. Я принялся за верховую езду. Г-н Элмор, окруживший меня невероятным вниманием, сам обучает меня этому искусству. У меня обнаружились большие способности. Кажется, три или четыре раза я уже чуть не сломал себе шею. Но все это укрепляет характер. Я ломаю копья, споря о Франции с самыми разными англичанами. У этого народа есть в крови какая-то дикость, жестокость, которая накладывает на чернь ужасный отпечаток и производит отталкивающее впечатление. А чего стоит их хваленый образ правления! Гордыня знати и различия между сословиями доходят до крайности, и это меня страшно раздражает, но последствия этого совсем не так уж плохи. Прощай, милый большой ребенок. Если я погибну в путешествии во время бури, то погибну не англичанином, а французом и твоим другом, притом гордясь этим... Не считая Шекспира, я здесь не видел в театрах ничего, что не было бы более или менее беспомощным подражанием французским образцам. Я посмотрел «Севильского цирюльника» и «Женитьбу Фигаро» — это верх нелепости. Музыка звучит у них чудовищно. Их слепые еще менее, чем наши, способны получить удовольствие от партий отдельных инструментов, будь то скрипка, кларнет или флажолет. Какую чувствительную мелодию ни заиграют — непременно сунут в нее трубу. Если Джон Буль с высоты своего райка плохо слышит оркестр, он считает, что это не музыка и что музыканты уснули. Не разрешился ли вопрос с моими замечательными произведениями, которыми, кажется, интересовался г-н Лаффит? 3 Еще немного, и придется всерьез призадуматься над проблемой финансов.
1 Эжен Изабе (1803—1886) — живописец-романтик; его также побудил приехать в Лондон успех Констебла и английских пейзажистов в Салоне 1824 г. Он дебютировал в Салоне 1824 г. пейзажами. Находился под сильным влиянием Делакруа. 2 Томас Лоренс (1769—1830) — английский портретист, который в 1825 г. написал в Париже портреты Карла X, дофина и герцога Ришелье. Делакруа посвятил ему восторженный очерк, опубликованный в журнале «Revue de Paris» в 1829 г. (т. ГУ). 3 Жак Лаффит (1767—1844) — известный банкир.
Предыдущее письмо.
Следующая глава.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.