Главная > Переписка > Часть V > 1840 год > Фредерику Вийо


Фредерику Вийо

Вальмон, 26 [сентября 1840]

Дорогой друг, я не могу отказать себе в удовольствии ответить на Ваше столь любезное письмо; во-первых, хочется поболтать с Вами, а потом, мною движет надежда, что и Вы мне еще напишете, не сдерживая своих чувств и не щадя моих глаз: уж на Ваши-то письма у меня зрения достанет; а еще я хочу побранить Вас за то, что письмо Ваше полно уныния, которому Вы, по-моему, совершенно отдались во власть. Это меня действительно огорчает. И я хотел бы не только сказать Вам, что все печалящее Вас печалит и меня, — Вам эти слова облегчения не принесут, а разве что облегчат мою совесть, — но и найти доводы, которые Вас утешат по-настоящему. Нет, напрасно Вы объявляете себя глубоко несчастным человеком: с Вашим умом и сердцем Вы никак не можете погрузиться в беспросветное отчаяние, от какого нет средств. Как бы ни страдали ум и сердце, благодаря им Вы способны подняться над пошлостью и над тысячей насущных потребностей. Жизнь духа — какой это могучий талисман против полной безысходности! Мы слишком легко привыкаем к тысячам выгод цивилизации, к которым прибегаем всякий раз, когда нам скучно. Я теперь живу в таком краю, где от силы раз в год найдешь с кем слово молвить. И впрямь, живя в столь невеселом окружении, быстро начинаешь ему уподобляться, а в Париже есть у нас хоть несколько близких людей, книги, живопись, музей. Подумайте о бедном Гиймарде, 1 подумайте о том, каково бы Вам пришлось, живи Вы в глуши, безоружный перед лицом реальных бед. Я не так глуп, чтобы призывать Вас ополчаться на эти беды, ибо мы не можем ни уйти от них, ни перестать жить из-за них. Значит, нужно противопоставить им как можно больше тех минут, когда воображение чаруют благородные химеры. Допускаю также, что одно из самых тяжких Ваших огорчений, особенно если думать о средстве, которое я Вам советую, это состояние Вашего здоровья, принуждающее Вас прервать работу. Значит, Вам приходится отказаться от такого могучего утешения, как успех. Но не правда ли, ведь успех — это простая видимость, и ее обманчивые радости бесконечно далеки от удовольствия, испытываемого во время работы. Истинная радость в труде, а она доступна Вам, особенно принимая во внимание многообразие занятий, которые возможны для Вас благодаря Вашим знаниям и образованности. Что такое эти подмостки, на которых возникают и в один день рушатся наши репутации? Посмотрите, как глубоко невежественны все вокруг, за исключением маленькой горстки, как убого существование даже наиболее выдающихся людей; посмотрите, как даже у горстки тех, кто судит и оценивает окружающих, все время вспыхивают пререкания с людьми, совершенно не достойными ученых споров, и рассудите, много ли стоят прекрасные мечты о славе.

Чем больше прожито, тем сильнее я убеждаюсь в необходимости мудрого начала, заложенного в нашей натуре: пользуйся тем, что у тебя в руках. Все безумства утопистов, стремившихся усовершенствовать мир, происходили оттого, что им всегда хотелось пустить в ход средства, о которых они мечтали, между тем как эти средства просто-напросто не существуют. Вышеназванное мудрое начало было священным законом для великих людей всех эпох, какой бы деятельностью они ни занимались. Почему? Да потому, что основа всякого величия — разум. Делаете ли Вы что-нибудь, дорогой друг, или просто живете и стремитесь к счастью, то есть к забвению тех страданий, которыми неизбежно и неотвратимо чревата жизнь, ищите только в самом себе средства, которые Вам необходимы. Я слыхал, что ученые мужи предложили такое определение жизни: сопротивление химическому сродству. Это мне весьма по вкусу, хотя и отдает ученостью: так и представляю себе человека-машину в окружении враждебных сил, препятствующих его деятельности, но внутренний элемент непрерывно работает, способствуя его сохранению, препятствуя разрушительному действию среды. То же самое, должно быть, и с поисками счастья. Иные сводятся к попыткам плотскими утехами отогнать ощущение убожества этой среды; в другом случае необходимо преодолеть эту среду, чтобы затем обрести красоту, созерцание, стремление к высотам духа. Вы не более неполноценны, чем самый что ни на есть великий человек. Самые прекрасные произведения, самые возвышенные сердца несут на себе с рождения это пятно, о котором Вы мне толкуете. Изменив свою натуру, Вы сменили бы одни страдания на другие. Быть может, не обладай Ваша натура подобным изъяном, Вы не располагали бы и теми достоинствами, которые Вас за него вознаграждают. Неужели Вы хотели бы быть одним из тех тупиц, которые день-деньской пьянствуют или с утра до вечера охотятся? Неужели согласились бы убивать дни за прилавком или в ажиотаже биржи? Неужели Вы променяли бы хоть одну благородную страсть на все пошлые удовольствия, которыми упиваются эти двуногие существа без перьев? Любите и уважайте себя так, как Вы того заслуживаете и как любят и уважают Вас Ваши друзья. Для меня было бы большим горем видеть, что Вы поддаетесь бесплодному унынию, тоске, которую все мы в себе носим. Не таите ее в себе, лучше пытайтесь развеяться, не то, напрасно ища выход наружу, она будет исподтишка подтачивать Ваши силы. Бьюсь об заклад, что Ваше письмо, такое печальное, принесло Вам некоторое облегчение. А вот меня оно и впрямь опечалило. Но хотя Вы мне открыли, до какой степени вы несчастливы, это же письмо подало мне надежду разогнать хоть немного Вашу тоску. По чаще делитесь своими горестями с Пьерре: это благороднейший человек из всех, кого я знаю. Он тоже подавлен: под наружным спокойствием прячется немало горя. Подобно Вам, он тоже мог бы рассчитывать на то, что плоды его ума принесут ему известность; по другим причинам, по застенчивости своей, а быть может, отчасти и из-за лени, он пришел к тому же, что Вы. Он должен утешить Вас уже одним своим видом. Мы еще вернемся ко всему этому в разговорах. Прощайте, ответьте мне как можно подробнее. Я уеду отсюда, вероятно, в четверг, 1 сентября, а в субботу или воскресенье буду в Париже. Поверьте, что я очень дорожу Вашей дружбой, дорогой мой, что она мне просто необходима; вот потому-то мне необходимо, чтобы Вы были счастливы.

Э. Д.


1 Только что умер Феликс Гиймарде.

Предыдущее письмо.

Следующее письмо.


Лев, пожирающий кролика

Медея

Путешествуя по Марокко






Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.