Милый, милый, милый друг! ¹

Ваше милое письмо принесло мне ни с чем не сравнимую радость, а надежда вскорости обнять Вас приводит меня в восхищение. Неужто Вы тосковали, неужто Вы хворали? Дорогая, берегите себя после этой болезни так же, как береглись, покуда хворали. Хворь, напавшая на меня два года назад, началась легким воспалением слизистой оболочки, а после привела к постоянному раздражению бронхов, приступы которого беспокоят меня по сию пору. Я заранее благословляю Папе за помощь, которую он всем Вам подает, так же как благословлял его за то, как он предсказал мне мою судьбу. Не считая этого не то воспаления, не то раздражения — короче, болячки, которая напоминает о себе, только когда я даю волю собственному красноречию, здоровье мое теперь отменно; я чувствую себя лучше, а работаю больше, чем в двадцать пять лет. Из всего, что он мне предрек, я не достиг лишь спокойствия. Увы! Душевное здоровье мне неведомо: я вечно истекаю кровью от тысячи уколов, которые большинству людей были бы просто смешны. Я бываю счастлив сущей безделицей и в то же время гнусь под бременем неисчислимых забот. Спокойствие! Едва узнав Ваш дорогой почерк, я понял, что спокойствия мне не дождаться. Мысленно я целовал Вас с нежностью, которую всегда вызывает во мне все, что исходит от Вас. Толкуют о безмятежной дружбе; в дружбе не больше безмятежности, чем в любви: это такая же страсть, как любовь, она бывает столь же необузданна и часто не более долговечна. Вы знаете, что мы с Вами придерживаемся на этот счет разных теорий. Длительная дружба весьма редка, милый друг, и, думая о тех чувствах, которые внушаете мне Вы, я прихожу к мысли, что раньше слишком часто принимал за дружбу то, что вовсе не было ею. Видите ли, человек — я настаиваю на этом — есть низкое и отвратительное животное. Наше отвратительное «я» с его самолюбием, корыстолюбием, со всеми мерзкими качествами, мешающими нам быть добрыми, то есть любить себя в других людях, — всегда при нас; оно поспешнее, чем любой друг, протягивает нам руку; одно слишком искреннее слово зачастую способно возмутить и разбередить эту низменную часть нашей души. Уверяю Вас, милый друг, что сужу об этом по самому прискорбному опыту и что все это большое несчастье для меня с моей потребностью в сердечных излияниях. Теперь я счастлив при мысли о том, что буду Вашим соседом. ² Но Вы сами увидите, какой мороки мне это стоило: я на исходе сил. К необходимым мне переделкам приступили слишком поздно, так что ко дню переезда ничего не было готово, — сырая штукатурка и полным-полно рабочих. Мне пришлось снять рядом с этой квартирой еще одну; теперь я вообще неизвестно где: хожу в свою мастерскую, живу в другом месте и понятия не имею, когда устроюсь окончательно. Не хватает только, милый друг, чтобы Вы затеяли переезжать, едва я расположусь на новом месте! Моя злополучная судьба вполне может сыграть со мной и эту шутку. Новый квартал способен ошеломить пылкого молодого человека вроде меня. Первое, что бросилось мне в глаза и уязвило мою добродетель, едва я перебрался, была великолепная лоретка высшего пошиба, вся в атласе и черном бархате, — выходя из кабриолета, она с небрежностью богини выставила мне на обозрение всю ножку до самого пупа! Умалчиваю об остальных встречах, выпавших мне на долю, — боюсь, нелегко мне будет удержаться на стезе добродетели.

<...>

У меня не хватает мужества бранить Вас за то, что Вы чрезмерно много работаете. Так же как и Вы, я знаю по опыту, что это единственное средство развеять тоску. Я прямо сейчас пускаюсь в новое предприятие и начинаю сегодня огромную работу, ³ с которою провожусь до самого Салона и, быть может, немного оживу. Я — черепаха, мне только тогда хорошо, когда я тащу на себе целый дом. Прощайте, дорогая моя, обнимаю Вас, а также всех детей, друзей, которых вновь увижу вместе с Вами, и напоследок, снова и снова, Вас.

Эж. Делакруа

¹ Ответ на письмо Жорж Санд с поздравлением ко дню св. Евгения.
² Жорж Санд жила в это время в Орлеанском сквере на ул. Сен-Лазар, д. 5. Делакруа незадолго до того перебрался на ул. Нотр-Дам де Лорет, д. 54.
³ Имеется в виду подготовка к Салону 1845 г.: картины «Смерть Марка Аврелия», «Сивилла с золотой ветвью», «Мулей Абдеррахман, выходящий из своего дворца в Мекнесе», «Магдалина в пустыне» — действительно гигантский труд, притом что ему сопутствовала работа в обеих библиотеках.

Медея

Философия: Муза Аристотеля

Демосфен

• Литографии к «Фаусту» Гёте работы Эжена Делакруа.
• Картина "Алжирские женщины"
• Между двух революций
• Хронология жизни Эжен Делакруа