Я — чудовище, я — пес негодный; только что я перечел дружеское и доброе письмо, отправленное тобою месяц назад, и спросил себя, как у меня достало, а верней, недостало сердца не ответить на него? Единственное, мой друг, что я могу сказать тебе: в желании ответить недостатка у меня не было, но из-за своей непростительной безалаберности я вечно затягиваю с письмами. Прости меня и прими мою пусть запоздалую, но искреннюю благодарность. Не думай, что в качестве извинения я сошлюсь на обилие занятий: я никогда не обладал способностью заполнять свои дни, в отличие от множества окружающих меня людей, не имеющих времени ни поесть, ни вздохнуть из-за отвратительных дел, которые они с какой-то исступленностью наваливают на себя. Хоть я и занимаюсь только тем, что мне по душе, занятия эти не обладают свойством заполнять каждую минуту, и в промежутки частенько прокрадывается скука; однако сейчас, когда я добрел до унылой старости, этот недуг посещает меня реже, чем в дни юности, то есть в возрасте, в котором, как говорят, все видится в розовом свете; ведь именно в ту пору я отчаивался в жизни, которая как раз тогда, казалось бы, и должна была быть заполнена самыми приятными занятиями. О, сколько было тогда тщетных или ложных упований на близящееся мгновение! И сколько печалей или сожалений, когда это мгновение отлетало! И все-таки я обрел, насколько это возможно на нашей планете, которая безостановочно вращается у нас под ногами, благо, именуемое покоем, благо, неведомое ни императорским прокурорам, каждый из которых жаждет стать первым председателем суда, ни командорам Почетного легиона, мечтающим сделаться кавалерами Большого креста и т.п. Правда, я выставил свою кандидатуру в академики, ¹ но это мое желание уже такое давнее, что у меня начинают притупляться и надежда, и страх, что я не пройду. Мне твердят, что, невзирая на питаемую ко мне неизменную недоброжелательность, в этот раз у меня больше шансов. Дай-то Бог!

Когда же мы наконец выпьем за наши воспоминания? Когда ты приедешь? Часто по вечерам, когда я перестаю читать, у меня бывают моменты кажущейся праздности, но они не имеют ничего общего со скукой, о которой я только что говорил тебе; я прикрываю глаза или смотрю на огонь в камине. И снова перелистываю в памяти книгу со множеством прочитанных глав, и снова нахожу в ней дивные мгновения, в первую очередь те, что мы провели вместе с тобой. Каждый раз, проходя по Вандомской площади, я поднимаю взгляд к той мансарде, в которой нам было так весело. Сколько же пустых лет прошло с той поры. Но все сглаживается, потому что старики не так бурно предаются чувствам, как молодые. Старикам приходится о стольком сожалеть и столького страшиться — одиночества, болезней, наконец, тысячи всевозможных бед, — что, продолжай они чувствовать с прежней пылкостью, они не смогли бы вынести всего этого. Но, может быть, подлинные чувства не умирают. В иных уголках своей души я все еще ощущаю себя молодым, особенно при воспоминаниях вроде этих. Поскольку бумага кончается и продолжать письмо нет возможности, обнимаю тебя со всей нежностью, какая еще осталась во мне.

Прощай, дорогой друг, и передай привет г-же Сулье.

Эж. Делакруа

¹ На место умершего Поля Делароша.

Мертвый брат

Свобода, ведущая народ (Свобода на баррикадах)

Париж в огне

• Взятие крестоносцами Константинополя
• Галерея Эжен Делакруа (интерактивная)
• Этюды, наброски, зарисовки Эжен Делакруа
• Дневник Эжена Делакруа