Дорогой друг!

Лишь в деревне и с запозданием я получил Ваше письмо, в котором Вы просите подробностей о Бонингтоне; с удовольствием сообщаю Вам то немногое, что мне известно.

Я его хорошо знал и очень любил. Невозмутимо британское хладнокровие ничуть не лишало Бонинг тона качеств, которые делают человека приятным в общении. Когда я впервые встретился с ним, я был весьма молод и делал копии в галерее Лувра; это было не то в 1816-м, не то в 1817 г. Я увидел длинного юношу в короткой куртке, который в молчании тоже делал наброски акварелью, в основном с пейзажей фламандцев. Уже тогда он достиг поразительного мастерства в этом жанре, бывшем в ту пору английской новинкой. Чуть позже я увидел у Шрота, который только что открыл магазин рисунков и небольших картин (по-моему, первый в этом роде), акварели, очаровательные по цвету и композиции. Им уже была присуща та прелесть, что составила его неповторимое достоинство. На мой взгляд, у других современных художников можно найти силу и точность в передаче сюжета, превосходящие эти же качества картин Бонингтона, но никто из современной школы, а может быть даже, и до нее не обладал такой легкостью исполнения, делающей его произведения, особенно акварели, чем-то вроде алмазов, которые радуют и восхищают глаз независимо от сюжета и от степени подражания натуре.

В тот период (около 1820 г.) Бонингтон был в мастерской Гро, но, кажется, оставался там недолго; сам Гро посоветовал ему совершенно ввериться собственному таланту, которым он уже и тогда восхищался. В те поры Бонингтон еще не писал маслом; первые его картины маслом были морские пейзажи; эти ранние работы легко узнаваемы по густой пастозности. Впоследствии он отказался от подобных излишеств, в особенности когда стал делать сюжетные картины с персонажами, в которых большую роль играл костюм; произошло это около 1824 или 1825 г.

Мы с ним снова встретились в 1825 г. в Англии и вместе писали этюды у знаменитого английского антиквара доктора Мейрика, имевшего, вероятно, Лучшую из существующих коллекций оружия. Мы очень сдружились за эту поездку и, когда возвратились в Париж, какое-то время работали вместе у меня в мастерской.

Я не уставал восхищаться его чудесным пониманием эффекта и легкостью, с какой он его достигал, но он вовсе не удовлетворялся тем, что получалось сразу. Напротив, он нередко переделывал законченные куски, которые нам казались превосходными, но он обладал таким мастерством, что его кисть тут же создавала новые эффекты, столь же прекрасные, что и первые. Он умел извлечь пользу из всевозможных деталей, увиденных у старых мастеров, и с величайшим искусством применял их в своих композициях. Там можно встретить фигуры, почти целиком взятые с широко известных картин, но это ничуть не беспокоило его. И это нисколько не снижает достоинств его произведений; детали эти, списанные, так сказать, с натуры (касается это главным образом костюмов), умножали подлинность его персонажей, и это никогда не выглядело подражанием.

К концу своей так скоро оборвавшейся жизни он, казалось, загрустил, в частности, из-за появившегося у него стремления писать крупные картины. Однако, насколько я знаю, он не делал никаких попыток слишком увеличить размеры своих полотен; тем не менее картины с крупными фигурами датированы этим периодом, в частности «Генрих III», ² который в прошлом году экспонировался на Бульваре; это одна из последних его работ.

Его полное имя было Ричард Парке Бонингтон. Мы все любили его. Как-то я сказал ему: «Вы король в Вашей области, и Рафаэль не мог того, что делаете Вы. Пусть Вас не беспокоят достоинства других художников или размеры их картин, потому что Ваши — это шедевры».

А за некоторое время до этого он выполнял «Виды Парижа», кажется, для издателей, и я их не помню; упомянул же я о них только для того, чтобы коснуться придуманного им способа делать этюды с натуры так чтобы не мешали прохожие: он усаживался в кабриолете и работал там сколько хотел.

Умер он в 1828 г. Сколько прекрасных произведений при столь коротком жизненном пути! Неожиданно я узнал, что у него приступы легочной болезни, которая приняла опасный оборот. С виду он был рослый и крепкий, и мы восприняли его смерть с удивлением не меньшим, чем горе. Умирать он уехал в Англию! Он родился в Ноттингеме. Умер всего лишь двадцати пяти — двадцати шести лет.

В 1837 г. некий г-н Браун из Бордо продал великолепную коллекцию акварелей Бонингтона; не думаю, чтобы когда-нибудь можно было встретить что-либо подобное этому превосходному собранию. Там были произведения разных эпох его творчества, но особенно последнего — самого лучшего. Его вещи тогда шли весьма дорого; при жизни он продавал все свои работы, но не дожил до того, когда они поднялись до сегодняшних невероятных цен, что, кстати, я считаю вполне законным: это справедливая оценка столь редкостного и изысканного таланта.

Дорогой друг, Вы дали мне возможность припомнить счастливые минуты и воздать должное памяти человека, которого я любил и которым восхищался. Я тем более рад этому, что уже предпринимались попытки умалить его, хотя в моих глазах он стократно выше большинства тех, кого пробовали предпочесть ему. Сохраните равновесие между моими пристрастиями и этими атаками. И, если угодно, отнесите на счет старых воспоминаний и моей любви к Бонингтону все, что найдут в этих заметках пристрастного.

Примите уверения в искренней дружбе от старого и признательного товарища.

Эж. Делакруа

¹ Это важное письмо было опубликовано Торе в статье, посвященной Бонингтону, в его книге «История художников всех школ». Поразительна точность оценки Делакруа, независимость суждений человека, ставшего достаточно великим, чтобы не пытаться преуменьшить то, чем он обязан одному из друзей юности.
² Генрих III и английский посол». Ныне находится в собрании Уоллес в Лондоне.

Свобода на баррикадах

Портрет Жорж Санд

Сирота на кладбище

• Образы бурной эпохи
• Галерея Эжен Делакруа
• Аудиобиография "Эжен Делакруа"
• Музей Делакруа