1- 2- 3- 4- 5- 6- 7- 8- 9- 10- 11- 12- 13- 14- 15- 16- 17- 18- 19- 20- 21- 22
Понедельник, 9 июля
У Пирона по делу Дюрье. Он был в высшей степени любезен. Он позвал меня к обеду накануне отъезда в Шамрозе. Ряд посещений: г-жа Дюрье и пр. Она возобновила разговор о пресловутом проекте. Затем был у г-жи Форже, которая заговорила со мной о проекте четы Каве, который мне больше улыбается.Обедал с Пироном и вернулся в Шамрозе в наилучшем расположении духа.
Суббота, 14 июля
Работал над Уголино и сделал вечером вид из моего окна.
Воскресенье, 15 июля
Пишу Пейсу1 по поводу его статьи от 8-го: «Не смею утверждать, что все, что вы пишете, совершенно справедливо, ибо выгоду из этого извлекаю я сам; но то, что вы говорите о краске и о колорите, говорилось нечасто. Критика такова же, как многое другое: она повторяет то, что уже было сказано, и не выходит из рутины. Эту пресловутую «красоту», которую одни видят в извилистой линии, другие — в прямой, все находят только в линиях. А я вот стою у окна и вижу прекраснейший пейзаж: даже мысль о какой-нибудь линии мне не приходит в голову. Поет жаворонок, речка отсвечивает тысячью бриллиантов, шелестит листва, где же линии, которым мы обязаны этими восхитительными ощущениями? Критики не хотят замечать пропорциональности, гармонии ни в чем, кроме линий, остальное для них — хаос. Простите мне мой критический пыл против критиков. Заметьте, что я смиренно ставлю себя под покров великих имен, называемых вами, придавая им еще большую значимость, нежели это обычно делается. Да, Рубенс рисует, да, Корреджо тоже рисует. Ни один из этих людей не в ссоре с идеалом. Без идеала нет ни живописи, ни рисунка, ни краски, но хуже, чем не иметь его, — это иметь «идеал взаймы»; именно его-то и получают эти люди в школе, а это ведет к тому, что образцы начинают вызывать к себе ненависть. Но на эту тему можно написать несколько томов, посему прерываю себя, чтобы еще раз сказать об удовольствии, какое вы мне доставили, и т.п.».
Понедельник, 23 июля
Я обедал у г-жи Форже с Каве, его женой и т.д. Вечером г. Меневаль рассказывал мне о возмутительном поведении генералов и маршалов в отношении императора, то ли в Арси-сюр-Сен, то ли в Арси-сюр-Об. Г-н Фэн занимал дом напротив императора и, отправляясь к нему, переходил площадь, где натолкнулся на группу генералов, среди которых был и Ней, рассуждавших между собой, не подвергнуть ли им своего благодетеля судьбе Ромула: убить и закопать его тут же; это казалось им вполне пригодным средством для того, чтобы освободиться от него и вернуться развлекаться в свои особняки; они называли его бичом Франции и т.д. Император, которому г. Фэн с понятным волнением рассказал всю эту сцену, ограничился тем, что назвал их сумасшедшими.Маршал Ней наиболее неприлично вел себя по отношению к нему после битвы под Москвой. Он жаловался, что, сберегая гвардию, император лишил ее плодов полной победы. Он же был особенно жесток в Фонтенбло, дойдя до того, что грозил императору прикончить его, ежели тот не отречется.Во время русской кампании в одной деревне, где император из-за тесноты не мог поместить вместе с собой князя Бертье, г. Меневаль, пришедший к этому последнему по военным делам, застал его с заплаканным лицом, с головой, опущенной на руки. Он спросил его о причине горя. Бертье не побоялся ему сознаться, как ужасно видеть себя вечно вовлекаемым в новые затеи. «Зачем,— говорил он,— обладать богатством, дворцами, землями, если все время приходится вести войну и подвергать все это риску». Наполеон терпеливо переносил их жалобы и часто недостойные упреки; он их любил, как любят старых товарищей, несмотря на всю их неблагодарность.До последних лет, говорил г. Меневаль, никто не осмеливался делать замечания по поводу его распоряжений. Общее доверие затем несколько ослабело, но уверенность и стойкость его гения были все те же, как это доказала французская кампания. Если бы при Ватерлоо в конце битвы у него был в распоряжении резерв, в виде гвардии, которую он отказался дать под Москвой, он бы выиграл битву, несмотря на прибытие пруссаков. Я спрашивал у г. Меневаля, был ли он действительно так нездоров при битве под Москвой, как это утверждает общепринятое мнение. Он действительно был простужен и болен, особенно после битвы, когда у него настолько пропал голос, что он уже не мог отдавать устных распоряжений. Он должен был писать свои приказы на клочках бумаги. Но голова у него была совершенно свежа.Однако после битвы под Дрезденом его неожиданная болезнь парализовала все операции, приведя к поражению у Вандома, и т.д. В эпоху консульства он очень страдал от грыжи, которую получил при осаде Тулона. В припадках сильной боли он прижимался к столу или зажимал бок руками; его бледность, худоба в то время объясняются этим болезненным состоянием. Корвисар излечил его, по крайней мере, по видимости, но очень вероятно, что первой причиной болезни, от которой он умер, было это тяжелое заболевание.
Париж, суббота, 11 августа
Больше месяца провел в Париже и, кажется, не отметил Париж, времени моего возвращения из деревни. Вероятно, это было в субботу. Обедал у Шабрие. Хотел поговорить с ним о деле Вийо и о комиссии, куда входит Шабрие, для выработки будущего устава музеев и установления оплаты хранителям. Я передал ему записку Вийо.Около девяти с половиной часов нашел кабриолет и поехал к Вийо. Застал только его жену. Она еще занималась вышиванием в своем шезлонге. Она была очень хороша, вся в белом, с красивыми цветами на маленькой этажерке. Я ждал Вийо до одиннадцати часов.
1 Пейс (Peisse) Луи (1803 — 1889) — писатель, был сотрудником газеты Тьера «Националь», «Ревю де-де-Монд», «Газетт медикаль» и др.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.