1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20
Понедельник, 10 июня
Для части неба, возле самых ярких лучей солнца, то есть уже темнеющей, желтый хром, густой белый — белая камея и киноварь. Кассельская земля и белила образуют потухающий полутон. Вообще же прекрасно для любого полутона.Для светло-желтых отблесков на облаках поверх колесницы: кадмий, белила, чуточку киновари.Для более оранжевой части неба, начиная с сияющего круга, на оранжевом подмалевке проложить, по сухому, неаполитанскую желтую, зелено-голубую и белила, давая немного проступать оранжевому тону.Оранжевый тон, очень красивый для неба: натуральная итальянская земля, белила, киноварь. Киноварь, белила, камедь и кое-где немного кадмия и белил. Одежда Минервы на соответствующем подмалевке — светлые места в складках написать берлинской лазурью и довольно жесткими белилами, может быть, немного камедью.По сухому, сверху, светлые места белилами и хромом; наконец, ярко-лимонным тоном. Поверху прокрыть кобальтом и камедью. Наконец, темные и горячие места итальянской жженой землей и темным кармином.Аполлон — одежду написать красным тоном несколько тусклым в светлых местах, лессировать желтой и красной камедью.Обнаженные части тела Дианы: кассельская земля, белила и киноварь. Общий тон довольно серый. Светлые: белила и немного киновари. Рефлексы горячего тона, почти лимонного; в него входит немного сурьмы; все — широкой манерой.Волосы Аполлона: умбра, белила, кадмий, очень немного итальянской земли и охры.Для туники Дианы — тон рефлекса, аналогичный теневым частям ее тела: сурьма, кадмий и т. д.Горячие тона облаков под колесницей — кадмий и белила несколько сгущено и кассельская земля с белилами, тронутая сверху холодным тоном кассельской земли и белилами (все это для теневых мест).Полутон для коня молочной масти (Араб, переезжающий реку вброд): умбра натуральная и белила, сурьма, белила и коричнево-красный, с преобладанием желтого или красного, смотря по надобности.
Пятница, 14 июня
Архитектор, который действительно удовлетворял бы всем требованиям своего искусства, представляется мне чудом, еще более редким, чем великий живописец, великий поэт или музыкант. Для меня совершенно очевидно, что причиной этого является абсолютно необходимое в архитектуре сочетание очень большого здравого смысла с большим вдохновением. Полезные детали, от которых отправляется архитектор, детали, образующие самое существо, предшествуют всем украшениям.Однако же художником становится он лишь в той мере, в какой умеет придать приличествующие украшения тому Полезному, что является его основной темой. Я говорю приличествующими, потому что, даже установив во всех пунктах точное соответствие своего плана с жизненными потребностями, он может разукрасить этот план только в известной манере.Он не волен расточать или сокращать украшения. Они должны быть так же обусловлены планом, как план был, в свою очередь, обусловлен требованиями жизни. Жертвы, которые приносит поэт и живописец во имя красоты, обаяния, эффекта за счет воображения, делают простительными некоторые погрешности против рассудочной точности. Единственная же вольность, позволительная для архитектора, может быть уподоблена тем, которые разрешает себе великий писатель, когда он до известной степени создает свой собственный язык. Применяя слова, находящиеся в общем обращении, он делает их новыми терминами при помощи собственных своих оборотов. Также и архитектор, в рассчитанном и одновременно вдохновенном применении украшений, являющихся общим достоянием всех архитекторов, придает им поразительную новизну и реализует прекрасное в той мере, в какой это дано достигнуть его искусству.Гениальный архитектор, даже копируя какой-нибудь памятник, сумеет при помощи вариантов сделать его оригинальным; он поставит его в соответствии с местом, придаст размерам и пропорциям соотношения, которые сделают его совершенно новым. Вульгарные архитекторы умеют только в точности копировать,— тем самым они соединяют воедино унизительное признание в собственном бессилии с недостаточно удачным подражанием, потому что памятник, который они буквально повторяют, никогда не может находиться в совершенно таких же условиях, как тот, которому они подражали. Они не только бессильны создать прекрасную вещь, по еще портят прекрасно задуманное творение, которое, как мы с изумлением видим, превращается у них в нечто плоское и незначительное. Те же, кто не старается копировать все целиком и в точности, делают то же самое, только случайно.Правила учат их, что известное здание надо украшать,— они и украшают, его, каков бы ни был характер памятника и каково бы ни было его окружение. (Присоединить к вышесказанному то, что я говорю о пропорциях памятников, с одной стороны,— подражательных, с другой — например, Парфенон или Квадратный дом, в сравнении с церковью Мадлен и Триумфальной аркой Карусели.)
Брюссель, суббота, 6 июля
Выехал в Брюссель с Женни в восемь часов; приехали без четверти пять. Такая быстрота действительно вызывает желание путешествовать.Поместились довольно плохо, в гостинице, и это расстраивает меня. Вечером прогулка в парке, который показался мне донельзя печальным. Замечаю по тысяче вещей отсутствие вкуса в этой стране и решаюсь утверждать, что если сравнивать с Францией все остальные страны, вынесешь то же впечатление. В этом парке, среди других украшений, есть статуи на суженных книзу пьедесталах, окружающие бассейн. Их поставили прямо на землю, у подножия каждого из высоких деревьев бассейна; а следовало разместить их в интервалах! Из-за неровности, с какой растут деревья, эти статуи кажутся неуклюжими и неуместными. Как будто случайно они очутились здесь. У многих статуй пьедестал не выше фута. Можно прямо-таки беседовать с этими героями и полубогами, а ведь размер статуй обычно больше человеческого роста; в итоге они окажутся несоразмерными, так как увеличение рассчитано на то, что пьедестал будет поднимать их на известное расстояние.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.