1-2-3-4
Вторник, 13 мая
Очень красивый фиолетовый тон для тела: тон из камеди и киновари в соединении с изумрудной зеленью, зеленой землей и белилами, но этот тон не слишком смешивать с ними (они расположены рядом друг с другом на палитре, которую я употреблял, когда писал Пифона).Бестыжая женщина в подмалевке была сделана весьма пастозно, в очень горячем, и, главное, очень красном тоне. Наложил лессировку зеленой землей, может быть, с небольшой примесью белил. Это дало опалово-серый, переливающийся полутон; поверх этого в светлых местах просто тронул великолепным тоном из кассельской земли, белил и немного киновари; затем в отдельных местах несколько чистых оранжевых тонов. Все это еще оставалось подмалевком, но проработанным с величайшей тонкостью.Полутон вполне давал впечатление полной телесности.В Андромеду, вероятно, из-за слишком горячего фона, надо ввести побольше неаполитанской желтой и киновари в светлых частях.Для Льва в горах, чтобы передать эффект утреннего освещения, сделать для неба протирку из черной краски и белил. Местами немного кобальта. Яркий свет делать желтым цинком, самым светлым (тот, который кажется белесоватым), жженой камедью и белилами.Альпийские тона в горах; по протирке из черного, белил и голубой прусской наложить местами тона тонкой изумрудно-зеленой с белилами или тон из изумрудно-зеленой, прусской синей и белил. В наиболее отдаленные тона ввести немного розового.Красивый полутон золота, подернутого зеленью, желтая охра, изумрудно-зеленый. Более горячий тон: то же с крупицей темного хрома.Близкий к этому той и очень хороший для тела, особенно в соседстве с лиловыми: желтая охра, зеленый Шеле или желтая охра, зеленый Шеле — и хром № 2; и то и другое очень хороши.Красивый телесный тон; итальянская земля жженая, белила, изумрудно-зеленая, сиенна натуральная и сиенна жженая, взамен желтого марса. Этот же тон красив в соединении с белилами и желтой индийской; асфальт заменяет желтый римский, желтая камедь соответствует «стилю де грэн». Розоватый полутон для молодых тел; зеленый цинк, самый светлый, рядом с киноварью, белилами, крупицей камеди, смешивать вплотную два этих тона, соответственно потребности.Темный хром в соединении с зеленым цинком, темным или светлым, дает великолепный тон для пейзажа. Писал им горячие, светлые места в листьях, а также рефлексы в тенях. В особенности хорош для листьев, сделанных резко зелеными,— дает отдаление.
Пятница, 6 июня
Вчера был день открытия новых зал Музея. Глубокое впечатление, произведенное на меня вещами Лесюера, не мешает мне все же отдать себе отчет в том, до какой степени цвет повышает выразительность. В противовес общепринятому мнению, я решаюсь сказать, что цвет таит в себе еще неразгаданную и более могущественную силу, чем обычно думают. Он действует, если можно так выразиться, на наше подсознательное. Я убежден даже, что значительной степенью своего очарования Лесюер обязан именно своим краскам. У него есть способность, совершенно отсутствующая у Пуссена, придавать единство всему, что он изображает. Каждая фигура, сама по себе взятая, является свершенным сочетанием линий и эффектов, а вся картина — совокупностью всех согласованных между собой фигур. Но все, же позволительно думать, что если бы ему пришлось изобразить королеву верхом на лошади — из чего Рубенс создал такую великолепную картину,— то ему не хватило бы воображения для сюжета, в такой степени лишенного выразительности. Только колорист мог изобразить этот султан, эту лошадь, эту просвечивающуюся тень задней ноги, соединяющуюся с мантией.Пуссен очень проигрывает в соседстве с Лесюером. Грация — это муза, которая никогда не являлась ему. Гармония линий и эффектов цвета также является тем качеством, или, лучше сказать, соединением тех драгоценнейших качеств, в которых ему было совершенно отказано. Сила концепции, точность, доведенная до последнего предела; ни минуты самозабвения, никакой жертвы, принесенной во имя общего единства, во имя мягкости впечатления или одушевления всей композиции. Он подтянут в своих римских и религиозных сюжетах и таким же остается в своих вакханалиях. Его фавны и сатиры несколько излишне сдержанны и серьезны; его нимфы слишком целомудренны для мифологических существ: это очень красивые особы, в которых нет ничего мифологического или сверхъестественного. Он никогда не умел написать голову Христа, а тем более его столь хрупкое тело, голову, на которой начертаны благодать и сострадание к человеческий! горестям. Делая Христа, он больше думал о Юпитере или даже об Аполлоне. Богоматерь ему также не удавалась; он ничего не понял в этом существе, исполненном божественности и тайны. Он не привлекает внимания к младенцу Иисусу ни со стороны людей, покоренных его благостью, ни со стороны животных, которых евангелие допускает к колыбели божественного дитяти. Нет ни быка, ни осла возле яслей божества, родившегося на той же соломе, на которой они отдыхали. Мужиковатость пастухов, пришедших поклониться, слегка облагорожена приданием их фигурам характера, навеянного античными воспоминаниями. Волхвы выглядят немного суровыми, и в их плащах и драпировках та же простота, какую мы замечаем в статуях. Я не нахожу тут плащей из атласа или бархата, покрытых драгоценностями и несомых рабами, которые они расстилали в этом стойле у ног владыки всей природы, указанного им верховной силой. Где верблюды, кадильницы, вся торжественность? Где восхитительный контраст с этим убогим навесом?Я уверен, что Лесюер не следовал методу Пуссена — подготовлять эффекты своих картин при помощи маленьких макетов, освещенных светом мастерской. Пресловутая надуманность придает картинам Пуссена крайнюю сухость. Кажется, что все его фигуры не имеют связи между собой и словно отдельно выкроены; отсюда эти пустоты, это отсутствие единства, слитности того эффекта, какой имеется у Лесюера и у всех колористов вообще. Рафаэль впадает в эту разъединенность по другой причине — у него это происходит от привычки тщательно вырисовывать каждую фигуру в обнаженном виде, прежде чем драпировать ее.Хотя и необходимо отдавать себе отчет во всех отдельных частях фигуры, чтобы не отклоняться от пропорций, которые могут быть скрыты одеждой, я все же но могу одобрить этого крайнего метода, которому он сам, судя по всем его дошедшим до нас этюдам, всегда в точности следовал. Я вполне уверен, что если бы Рембрандт принуждал себя работать, таким образом, у него не было бы ни этой силы мимической выразительности, ни этой силы эффектов, которые придают его сценам характер жизненной правды. Быть может, когда-нибудь сделают открытие, что Рембрандт несравненно более великий живописец, нежели Рафаэль.Эти кощунственные слова, способные заставить подняться дыбом волосы на головах всех господ академической школы, я пишу, окончательно не устанавливая своей собственной точки зрения, но с годами я все больше прихожу к заключению, что, правда — это самое прекрасное и самое редкое на свете.Рембрандт, если хотите, совершенно лишен возвышенности Рафаэля. Возможно, что эта возвышенность, которая чувствуется у Рафаэля в его линиях, в величавости каждой из его фигур, лежит у Рембрандта в таинственной концепции сюжета, в глубокой наивности выражения и жестов. И хотя позволительно отдать предпочтение величавому пафосу Рафаэля, отвечающему, быть может, грандиозности известных сюжетов, все же допустимо утверждать, не боясь нападок людей со вкусом,— говорю о подлинном и искреннем вкусе,— что великий голландец был в гораздо большей степени прирожденным живописцем, чем прилежный ученик Перуджино.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.