1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25
Суббота, 15 октября
Обедал у г-жи Вийо. Говорили о применении в живописи оливкового масла.Если бы это открытие, равно как изобретение дагерротипа, было сделано тридцать лет тому назад, моя карьера художника была бы, может быть, более завершена. Возможность писать в любую минуту, без возни с палитрой, а также проверять себя при помощи дагерротипа, это является для человека, пишущего по памяти, ни с чем не сравнимым преимуществом.
Воскресенье, 16 октября
Закончил или почти закончил Вейслингера. Прогулка в Суази по лесу. Видел отдаленную часть парка Водейль (теперешнего); там есть изумительные эффекты. Несколько дальше, подымаясь в гору, зарисовал великолепный вид.Прочел главу из Воспоминаний Дюма о Трувилле — встречаются очаровательные места... Чего не хватает этим людям? Вкуса, такта, искусства сделать выбор из всего, чем они располагают, и умения вовремя остановиться. Весьма вероятно, что они не работают; смогли бы они работой приобрести то, чего им не хватает? Не думаю.
Понедельник, 17 октября
После целого дня работы и, насколько помнится, короткого сна пошел, уже поздно, по направлению к Суази. Дождь размыл дороги. Я сделал набросок плотомойни при закате. Спустился уличкой, где мне когда-то попалась прелестная кошка.На обратном пути встретил Байве. Вот человек старого закала, вроде меня; он тоже шлепал по дороге, как я, осматривая свои владения; он был одет в старье, которого не согласился бы носить его слуга; штаны его были подвернуты, чтобы не набрать грязи. Так поступали все, кто хотел не стесняться у себя дома или в деревне. Господин Икс или Игрек, вообще люди из современных глупцов, были бы несчастливы, если бы их встретили в том виде, в каком этот добрый Байве невозмутимо прогуливался, со спокойным сознанием своих ста тысяч ливров дохода, посреди этой слякоти.Каждый день и особенно, когда светит солнце, я испытываю живейшее наслажденье, распахивая окно; зрелище спокойствия природы имеет сугубую привлекательность для стареющего человека, умеющего ценить эту тишину и покой. Мне кажется, что это зрелище прямо создано для меня. Город не может дать ничего подобного; там всюду царит возбуждение, которое пригодно лишь для глупой юности. Я пишу Пирону:«Я хотел приехать сюда лишь на пять-шесть дней, однако вот уже скоро две недели, как я здесь и не собираюсь возвращаться. Деревня время от времени необходима мне. Поскольку я здесь работаю, она не нагоняет на меня убийственной скуки, какую испытывают те, кто обрекает себя на пребывание там шесть месяцев подряд. Светские люди механически отправляются туда в июле и уезжают в декабре; я же езжу туда на две недели, время от времени, через разные промежутки. Чем реже я там бываю, тем больше наслаждаюсь; я люблю вести здесь жизнь, противоположную парижской; я ненавижу визиты и посещения соседей.... Природа, которую я вижу изредка, много говорит мне и возрождает меня. Прогулка по лесу, после целого утра работы, является подлинным наслаждением; но абсолютно необходимо делать что-нибудь».Еще раз о пользовании моделью и о подражании.Жан-Жак совершенно справедливо замечает, что прелести свободы лучше всего описываешь, сидя под замком, и что очарование деревни лучше всего изображаешь, живя в душном городе, когда глядишь на небо в слуховое окно и через дымовую трубу. Когда я, окруженный деревьями и очаровательными местечками, пишу, уткнувшись носом в пейзаж, он у меня получается тяжелым, слишком отделанным, может быть, более верным в деталях, но не согласованным с сюжетом. Когда Курбе писал задний план своих Купальщиц, он тщательно скопировал его с этюда, который я видел рядом с его мольбертом. Ничего не может быть холоднее того, что он сделал: это наборная работа, «маркетри». Во время путешествия в Африку я стал делать что-то более или менее приемлемое лишь тогда, когда уже достаточно позабыл мелкие детали и вспоминал в своих картинах лишь значительную и поэтическую сторону вещей; до того момента меня преследовала любовь к точности, которую огромное большинство принимает за правду.Весь дождливый день работал над маленькой Св. Анной и сделал эскиз заходящего солнца, который я набросал вчера у плотомойни.Перед обедом, несмотря на плохие лесные дороги, совершил маленькую прогулку по лесу вдоль ив Байве с моей доброй и бедной Женни; ее здоровье как будто несколько лучше, это очень радует меня. Какой глубокий здравый смысл в этой безыскусственной женщине и какая добродетель, уживающаяся с самыми удивительными предрассудками!Отказался от обеда у г-жи Вийо; я пришел и присоединился к обществу уже во время десерта. Вечер мы закончили у г-жи Барбье. Я почти все время смеялся до слез, как над тем, что говорил я сам, так и над тем, что она мне отвечала. Она рассказала мне о приключении своего друга Шевинье; он приезжал на этих днях повидаться с ней и на железной дороге встретил одну неприятную личность, которая направлялась туда же и которую, таким образом, он вынужден был видеть все время около себя или перед собой во время езды в экипаже, везшем их со станции к дому.Книга Верона1 лежала на столе. Одна из дам, бывших там, весьма неглупая, считает ее скучной; это манера дать понять, что книга не поправилась ей: да она и не может понравиться ни одному человеку, имеющему хоть некоторое представление об уровне вещей. В ней нет никакой философии, хотя и есть большая глава под этим заголовком об искусствах вообще. Но без философии, какую я имею в виду, ни для книги, ни для картины нет длительного существования, а вернее, никакого существования; это куча анекдотов, одни из них интересны, другие пусты и могут считаться забавными лишь в лакейской. Перечисления имен, дословные повторения исторических данных, которые каждый может отыскать повсюду сам,— все это еще не создает книги. Это анонимное сшивание разноцветных кусков, которые совершенно обесцвечены при новом расположении. В самом деле, ни одного размышления при сопоставлении одного факта с другим; а вернее — что за размышления! Впрочем, я не прав: время от времени он говорит что-то свое, но до какой степени это вульгарно! Бедняга преждевременно сам себе дал оценку. Постаравшись разуверить нас в том, что он способен написать что-либо имеющее общее значение, он забавляется тем, что уничтожает и тот слабый престиж, каким он пользовался как деловой человек, сумевший создать себе состояние. Оказывается, не было и этого: он утверждает, что все его деловые комбинации расстраивались случайностями и что та же случайность приводила его к успехам, самым неожиданным и даже противоположным его расчетам.В моем суждении о нем нет ни малейшей враждебности, наоборот, я очень люблю ого, несмотря на его кавалерийские замашки; они неотделимы от выскочек. Боюсь, что эта злосчастная книга сильно напортит ему. Он был в большем выигрыше, пока не опубликовывал ее, а говорил, что работает над ней, К несчастью, она подтверждает все то, что более проницательные люди могли лишь предугадывать. Я всегда считал, что у него внешность внушительнее его действительных внутренних качеств.Известное чутье редко когда меня обманывало. Несколько времени назад я писал здесь о. множестве посредственностей; но сколько есть еще ступеней в самой этой посредственности! Вот одна из самых последних категорий: я имею в виду люден, чванящихся своими склонностями к умственным интересам; они служат мерилом ценности тех, кто является главой шайки, как, например, Дюма, о котором столько говорят последнее время. На взгляд Верона, Дюма — великий человек, и я не сомневаюсь, что это отнюдь не его собственное мнение; но что такое Дюма и все, кто ныне пишет, в сравнении с таким чудом, как Вольтер, например? Как выглядит рядом с этим чудом ясности, блеска и простоты беспорядочная болтовня, бесконечный набор фраз и томов, где свалено в одну кучу и хорошее и плохое, без удержу, без закона, без ясности, без пощады к здравому смыслу читателя? Тот, о ком я говорю, обнаруживает свою посредственность тем, на что тратит способности, а ведь они стоят, несомненно, выше среднего уровня. Все они похожи друг на друга. Даже бедная Аврора и та идет с ними рука об руку: у нее те же недостатки, уживающиеся рядом с очень крупными достоинствами. Оба они не работают— ни тот, ни другая, однако не из лени. Они не умоют работать, то есть сокращать, сжимать, обобщать, приводить в порядок. Необходимость писать по стольку-то ливров за страницу гибельно отзывается на них, а в будущем подорвет еще более сильные таланты. Они выколачивают деньги своими томами, нагромождая их один на другой; шедевры в настоящее время немыслимы.
1 Верон (Veron) (1798—1867) — журналист-делец, редактор органа Тьера «Конституционалист». В его «Мемуарах парижского буржуа» (1854) среди всякого рода сведений и сплетен из мира политики и театров имеются данные о Делакруа. Делакруа относил Верона к числу типичных в буржуазной Франции XIX века журналистов, писательство которых всего лишь источник наживы.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.