За фигурами всех этих близких друзей, занимающих передний план сцены, мы видим целую толпу сотоварищей — писателей, художников, просто знакомых — деловых и светских. Со дня своего дебюта Делакруа был одной из самых заметных личностей среди романтиков и поддерживал отношения со всеми знаменитыми писателями и художниками эпохи романтизма, с поэтами, романистами, журналистами и критиками — Виктором Гюго, Оноре де Бальзаком, Сент-Бёвом, Антони Дешаном, Альфредом де Мюссе, Стендалем, Проспером Мериме, Александром Дюма, Теофилем Готье, Жорж Санд, Жюлем Жаненом, Альбером Стапфером, Огюстом Жалем, Ашилем Рикуром, Гюставом Планшем, Проспером Оссаром, которые встречались у него с художниками Жюлем Робером Огюстом, Ипполитом Потерле, Шанмартеном, Луи де Швитером, Давидом д'Анже, Александром Коленом, Фредериком Вийо, Теодором Гюденом, Полем Юэ, Огюстеном Прео, Адриеном Доза и другими. Позднее, после 1848 года, когда Делакруа становится важной персоной и одним из столпов французской школы живописи, он вращается в высшем парижском свете — при дворе Луи Филиппа, а затем Наполеона III, куда художника ввела баронесса де Форже, в академических кругах, где подготавливает свое избрание, в польском обществе, сложившемся вокруг Чарторыских и Потоцких. В течение двадцати пяти лет, вплоть до 1855 года, светская жизнь занимала значительную часть времени Делакруа. Он находил в ней отдых от изнурительного труда, любил ее изящество и утонченность.

Устав от приемов, обедов и визитов, он с восторгом отдавался деревенскому одиночеству. Делакруа обожал природу, цветы, лес, потоки, облака с их изменчивыми формами, великолепие закатов и простоту крестьян. Всю жизнь он любил ездить в аббатство Вальмон, под Феканом, где когда-то ребенком проводил каникулы; с удовольствием навещал во Фрепийоне, неподалеку от Монморанси, своих родственников Ризенеров; о неоднократном пребывании в Ноане у Жорж Санд, жившей там с Шопеном, он сохранил самые чарующие воспоминания; наконец, он снял в Шанрозе, вблизи Сенарского леса, скромный домик, а за четыре года до смерти и купил его; там он жил по нескольку раз в год, а под конец жизни проводил большую часть времени. Любовь к природе, усиливавшаяся с возрастом, и потребность в одиночестве, на которое его обрекало плачевное состояние здоровья, компенсировали отказ от светских удовольствий и развлечений.

Наконец, завершая портрет Делакруа-человека, надо обязательно иметь в виду, что художник всегда отличался слабым здоровьем, а во второй половине жизни просто был тяжело болен. Хилый и хворый, он с юности страдал опасными приступами лихорадки. В 1819 году, расставшись с братом Шарлем в Луру близ Тура и направляясь к сестре в лес Буакс поблизости от Ангулема, он из-за безденежья прошел часть пути пешком, добрался до цели совершенно измученным, свалился в жестокой лихорадке и пролежал несколько месяцев. Особенно уязвимо у него было горло, и зима всегда представляла для него опасность. В 1842 году обострение ларингита послужило ему как бы первым предупреждением. В 1845 году ему пришлось срочно отправиться в Обон, где он пробыл весь сезон. В дальнейшем он подолгу жил на водах в Эмсе и Пломбьере, чередуя это с поездками к морю, что несколько облегчало его страдания, становившиеся невыносимыми. Зимой 1856/57 года, когда он избирался в Институт, его чуть не унес грипп, от которого он так и не оправился и который окончательно превратил его в калеку, державшегося лишь благодаря строжайшему режиму да неусыпным заботам Женни. Развязка наступила 13 августа 1863 года в результате кровохарканья.

Эта слабость здоровья, а с 1842 года и просто болезнь объясняет изменение характера Делакруа. Пылкость, страстность, жизнерадостность и веселость, свойственные ему в молодости, в зрелые годы, сразу же после сорокалетия, сменяются меланхолией, тоской и в конце концов мизантропией. Денди, щеголь, завсегдатай кулис, желанный гость в обществе, он мало-помалу обрывает светские связи, перестает появляться в салонах, отдаляется от друзей и замыкается в почти монашеском одиночестве в своей квартире на улице Фюрстенберг и домике в Шанрозе. Блестящая юность и пылкая зрелость, за которыми последовала волнующая драма старости, — таково зрелище, предстающее читателям этой переписки.

Чтобы судить о художнике, следует, естественно, обратиться прежде всего к его наследию — картинам и рисункам. Однако, дополняя «Дневник», «Письма» дают чрезвычайно ценные материалы для изучения творчества Делакруа: уточняют ряд деталей, касающихся отдельных картин и хода больших декоративных работ, дают сведения о пропавших или незавершенных вещах. Это новый источник информации, которым с помощью наших таблиц нетрудно будет пользоваться.

Наконец, в новом свете предстает и Делакруа-писатель. Если «Дневник» и критические статьи, изданные Пироном под одним переплетом, уже позволили нам составить самое высокое мнение об авторе, несколько высокопарном и академичном в своих дидактических статьях, проницательном, глубоком, лиричном в размышлениях, которые он поверяет «Дневнику», то в «Письмах» Делакруа оказывается бесконечно гибким и многообразным. В сотнях этих посланий, адресованных самым разным корреспондентам, он прежде всего демонстрирует глубокое знание французского языка, почерпнутое из классических источников; это результат постоянного обращения к писателям XVII и XVIII веков, в частности к Вольтеру, которому он явно отдает предпочтение. Не удивительно, что ясность, точность, выразительность являются отличительными чертами его стиля. Кем бы ни был корреспондент — министром или собственной домоправительницей мастера, художником или личным врачом, писателем или торговцем-поставщиком, Делакруа неизменно говорит то, что нужно сказать в данном случае, делая это необычайно просто, используя самые подходящие слова и с такой деликатностью, скромностью и сдержанностью, которые редко встречаются в одном человеке. Однако исключением являются некоторые письма к женщинам, где галантный Делакруа становится настолько учтив, что теряет иногда нить рассуждений. Робость в разговорах с женщинами всегда сообщала ему известную скованность. За этим исключением, живость слога, точный выбор слов, пылкость чувств превращают переписку в своеобразное зеркало, где отражается столь привлекательный образ Делакруа. Из этих листочков с посланиями-импровизациями, которые в таком количестве он разбросал на своем более чем полувековом пути, встает перед нами весь человек с его чаяниями, страстями, радостями, честолюбивыми планами, печалями, трудолюбием, бескорыстием, простотой, бесхитростностью и, главное, всепоглощающей любовью к живописи. Вот он, Делакруа. И вот почему так бесценны для нас эти страницы.

Июль 1935 г.

Андре Жубен



Предыдущая страница.

Следующая часть.


Эжен Делакруа. Атилла попирает Италию и Искусства. (Деталь)

Алжирские женщины

Мадемуазель Роза





Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.