1-2-3-4-5
Луру, вторник, 3 сентября
Привожу в исполнение много раз возникавшее у меня намерение вести дневник. Больше всего мне хотелось бы не забывать, что я пишу только для самого себя; значит, я буду, надеюсь, правдив и стану от этого лучше. Эти записи будут служить упреком моему непостоянству. Начинаю я их в прекрасном расположении духа.Я живу у брата. Только что на башенных часах Луру пробило то ли девять, то ли десять часов вечера. Я посидел минут пять в лунном свете, на маленькой скамье у моей двери, чтобы сосредоточиться. Но хотя я и чувствую себя сегодня счастливым, во мне нет ощущений вчерашнего вечера. Светила полная луна. Сидя на скамье, возле дома брата, я пережил чудесные часы. Проводив соседей, обедавших у нас, и обойдя кругом пруд, мы вернулись к себе. Брат читал газеты, а я сделал набросок с Микеланджело, с листа, который привез с собой. Вид этой замечательной композиции глубоко тронул меня и вызвал благотворное волнение. Луна, большая, красная, вставшая на чистом небе, стала медленно всходить между деревьями. В то время как я мечтал, а брат говорил мне что-то о любви, я услыхал издалека голос Лизетты. В нем есть звуки, заставляющие трепетать мое сердце; он могущественнее всех других ее очарований, так как ее нельзя назвать действительно красивой; но есть в ней крупица того, что так хорошо чувствовал Рафаэль. У ее рук — чистота бронзы; их форма нежна и в то же время крепка. В этой девушке, в сущности некрасивой, есть все же какая-то тонкость, восхитительная смесь сладострастия и стыдливости, как это было два-три дня назад, когда она вошла в комнату, где мы сидели за столом за десертом. Это было в воскресенье: хотя я и не люблю, когда на ней эти чересчур облегающие платья, она мне очень понравилась тогда, а в особенности эта ее божественная улыбка, о которой я только что упомянул, вызванная несколькими вольными словами, которые смутили ее и заставили опустить глаза, выдававшие ее волнение. Оно, в самом деле, охватило ее всю и отразилось в голосе, ибо хотя она отвечала мне безразличными фразами, голос немного изменил ей, и она упорно не смотрела на меня. Грудь ее также поднималась под косынкой. Мне кажется, именно в этот вечер я поцеловал ее в темном закоулке нашего дома, когда мы возвращались через местечко к себе в сад. Остальные прошли вперед, мы же с нею отстали. Она все время просила отпустить ее, но говорила это тихо и нежно. Конечно, все это пустяки. Но что из того? Хоть воспоминание о ней и не станет преследовать меня, как страсть, оно все же останется прелестным цветком на моей дороге и в моей памяти. Звук ее голоса похож на голос Елизаветы Сальтер, воспоминание о которой начинает бледнеть.В воскресенье я получил письмо от Феликса,1 в котором он мне сообщает, что моя картина помещена в Люксембургском дворце. Сегодня уже вторник, а я еще весь полон этим; сознаюсь, что это дает большое удовлетворение и что каждый раз, как я об этом вспоминаю, мои дни окрашиваются радостью. Это главное, о чем я думаю теперь и что усилило во мне желание вернуться в Париж, где я, вероятно, не найду ничего, кроме скрытой зависти и быстрого пресыщения тем, что является сейчас моим триумфом; но я не встречу там Лизетты, подобной здешней, ни покоя, ни лунного света, которым я здесь дышу.Возвращаюсь к удовольствиям вчерашнего вечера, то есть понедельника: я не мог устоять перед желанием посвятить воспоминанию этого прелестного вечера рисунок, который и сделал в своем альбоме, — простой вид, открывшийся передо мной со скамьи, где мне было так хорошо. Я надеюсь возвращаться как можно чаще к моим мыслям, к пережитым радостям. Дай только бог продолжать так дальше!Помнить мысли, которые у меня возникли относительно того, что я хочу сделать в Париже, когда вернусь туда, а также идеи, пришедшие мне в голову о сюжетах для картин.Сделать Тассо в темнице в натуральную величину.
Четверг, 5 сентября
Был с братом на охоте во время невыносимой жары. Убил перепелку, обернувшись назад, за что заслужил похвалу брата. Впрочем, это был мой единственный охотничий трофей, хотя я еще трижды стрелял по кроликам.Сегодня вечером пошел навстречу м-ль Лизетте, которая пришла чинить мои сорочки. Очутившись немного позади, я обнял ее; она отбивалась с таким видом, что это задело меня, так как я почувствовал, что она сопротивляется от всего сердца. Я вторично подстерег ее и сделал то же. Она решительно отскочила от меня, говоря, что, если бы ей этого хотелось, она сама сказала бы мне об этом. Я оттолкнул ее с горечью и прошелся раза два по аллее. Всходила луна. Я снова встретил ее — она шла за водой к ужину; я хотел было надуться и не подходить к ней, и все же еще раз попытался... «Так вы меня, значит, не любите?» — «Нет!» — «Вы любите кого-нибудь другого?» — «Я никого не люблю».— Забавный ответ, достаточно говоривший сам за себя. На этот раз я с гневом отбросил ее руку, которую держал в своей, и ушел обиженный и огорченный. Ее голос прозвучал каким-то подобием смеха, смеха притворного. Это было остатком ее сопротивления, лишь наполовину серьезным. Но того оскорбительного, что было в смехе, это не искупает. Я вернулся в аллею и пошел домой, делая вид, что больше не замечаю ее. Я очень хотел бы больше о ней не думать. Хотя я в нее и не влюблен, я негодую и особенно хочу, чтобы она пожалела о случившемся. Сейчас, когда я пишу, мне хотелось бы выразить свою досаду. Я собирался было пойти завтра посмотреть, как она будет стирать. Уступлю ли я этому желанию? Но если так, то с этим не будет покончено. Неужели я окажусь таким слабохарактерным, что пойду! Надеюсь и верю, что этого не случится.Поздно заговорились с братом.Анекдот о капитане корабля Рокбере, который заставил прибить себя к доске и бросить в море с оторванными руками и ногами, — хороший сюжет для картины и способ спасти от забвения одно из славных имен.Когда турки находят на поле битвы раненых или пленных, они говорят им: «Нэ бос» («не бойся») и, ударяя в лицо эфесом шпаги, заставляют откинуть голову, которую затем начисто сносят.Ничего особенного вчера, 4-го. Третьего дня была годовщина смерти моей горячо любимой матери. В этот день я завел свой дневник. Пусть тень ее бодрствует возле меня, когда я буду писать в него, и пусть ничто не заставит ее краснеть за сына.Сегодня вечером я написал Филарету.2Вот мысль, никогда не приходившая мне в голову и внушенная мне братом. Мы убили зайца, и, после того как усталость от охоты прошла, мы стали восхищаться тем, как моральное состояние отражается на физическом. Я напомнил случай с афинянином, умершим при получении известия о победе при Платеях (кажется, так), затем пример с французскими солдатами при Мальплакэ и множество других. Это веский довод в пользу возвышенности человеческой души, и я не представляю себе, что можно на это возразить. Какой подъем вызывают звуки труб и особенно барабаны, зовущие к атаке!
1 Гиймарде (Guillemardet) Феликс (ум. 1840) — один из самых близких друзей Делакруа. Картина — имеется в виду «Ладья Данте» (1822, Лувр).2 Шаль (Chasles) Филарет (1798—1873) — друг Делакруа, товарищ по коллежу, журналист, литератор и критик.
К предисловию
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.