Испытывал ли ты, мой друг, эту лихорадку сердца, эту горячку разума и чувств, наполняющую все существо невыносимой смесью страдания и наслаждения? Нужно ощутить, как я, эту бурную грозу, рокочущую в груди, когда любая мысль пробуждает драгоценное воспоминание. Говорить душе, исполненной страстей, о морали, философии, спокойствии — все равно что пытаться залить стаканом воды пылающий дом. Все равно что лечить безумцев мягчительными, успокоительными, болеутоляющими и прочим привычным набором лекарских снадобий. Их с равным успехом можно выливать за окошко и вливать в себя. Это вовсе не означает, что я стремлюсь быть поверженным прекрасными очами какой-нибудь принцессы, но мне нужны более сильнодействующие средства. К несчастью, для меня есть только одно средство, и я это прекрасно понимаю, — время. Надо подождать, чтобы остыло клокотание, чтобы дни и месяцы протекли однообразной чередой, истощив чувства и изгладив образ. Ужасно, что невозможно рассчитывать даже на неведение. Порой, когда моя голова работала ясно, я бросал взгляд в будущее, но не видел его, и меня охватывало отчаяние. Самая страшная и обезоруживающая вещь — бессилие; твердить себе «люблю», но без надежды, без всяких средств, одним словом, без надежды... Этак можно раздавить человека.

Вчера, весь еще охваченный лихорадкой, я отправился в предместье Сент-Оноре и принялся разыскивать эту несчастную улицу Анжу. Все-таки я ее отыскал, исходил вдоль и поперек, больше десяти раз прошел мимо этого ужасного дома, заглядывал в окна, во двор, в сад, уходил, возвращался, рискуя быть застреленным (sic!) верзилой австрияком, который стоял там на часах у дверей и вполне мог принять меня за заговорщика. Некоторые окна были открыты и освещены. Издали я видел чьи-то тени на потолке. Господи, чего бы я не отдал, лишь бы на миг увидеть ее, но пора было уходить, и сердце мое разрывалось от горечи. Я обошел дом сзади, чтобы хоть немножко разведать местность и посмотреть, не окажется ли тыльная часть сада благоприятней для моих планов. Увы, и там я ничего не нашел. Пришлось отложить свои разыскания до следующего дня и покинуть на ночь это адово место. А утром я с удивлением обнаружил, что сегодня я куда спокойнее. Не знаю, возможно, сон освежил мою голову (не осуждай меня, но любовь не помешала мне заснуть), однако я поразился своему спокойствию, хотя временами ощущал незначительные вспышки. Внезапно мне пришла мысль сходить в монастырь августинцев. Ах, друг мой, надо было видеть мою мрачную физиономию, когда я проходил по тем местам, где она останавливалась на несколько секунд. Счастливые камни!.. Нет, молчу, ибо не знаю, способен ли я вообразить что-либо ужаснее. Счастливые камни!.. Жестокий мрамор!.. О, если бы у вас были глаза и сердце!

Короче, дорогой друг, у меня приблизительно все то же. Я припомнил себе многие обстоятельства вчерашнего дня, наши последние свидания несколько месяцев назад, поскольку мне необходимо было все уяснить для себя и принять наконец решение; и вот я составил некий план, который теперь отшлифовываю и всем сердцем стремлюсь сделать осуществимым. Надеюсь повидать ее, но до этого еще так долго... Самое меньшее пять дней, и до истечения их я постараюсь об этом больше не думать.

Дорогой друг, повторяю снова: сделай все, что в твоих силах, чтобы облегчить мое положение. Умоляю, найди какой-нибудь приличный способ, чтобы я мог повидаться с нею. Сочетав его с моим планом, мы, может быть, сумеем сделать ожидание терпимым, и ты, самый мудрый и рассудительный из людей, можешь быть уверен, что окажешь мне своими советами величайшую услугу.

Твой друг

Эжен Делакруа

<...>

¹ На этом письме рукой Пирона написано: «1815, Эжен влюблен в м-ль де Вильмесан». И ниже: «Детская любовь».

УМЕНЬШЕНИЕ В ПЕРСПЕКТИВЕ

Ганнибал

Свобода

• Дневник Эжена Делакруа
• Великий романтик Эжен Делакруа
• Показ картин художника Эжен Делакруа
• Образы бурной эпохи