Жорж Санд
Вальмон, [17 сентября 1840]
Милый друг! Вы удивлены, что я Вам пишу? Нимало, не правда ли? На сердце у меня неспокойно из-за того, что я уехал, не поцеловав Вас на прощание, и в конце этого письма Вы обнаружите уйму симпатичных кружочков, которые я покрыл поцелуями, подобно покойному Лафаржу, 1 в надежде, что Вы последуете моему примеру, чтобы меня вознаградить. Кроме шуток, вот как все вышло: я днем зашел к Вам, думая с Вами повидаться. Но Вы, неблагодарная, пообещав, что я Вас застану, скрылись из дому, а вечером у меня было невпроворот писем и беготни по поводу всяких дел, о которых я вспомнил только в последнюю минуту. Прошу Вас, поцелуйте же эти кружочки в память обо мне. [Далее нарисованы кружочки.] Я не намерен вымогать у Вас ни строчки в ответ. Должно быть, перья и бумага Вам ненавистны — Вы сами говорили, что ненависть к ним все растет у Вас в душе. Охотно верю. Не стесняйтесь же. Кроме того, не думайте, что мне большого труда стоило победить свою лень и написать Вам. Хоть я тут и недавно, но зачастую на меня нападает тоска, и потому очень захотелось с Вами поговорить. Ах, как бы Вам понравилось здесь, где я так скучаю, несмотря на всю окружающую меня красоту, а может быть, именно из-за этой самой красоты! Эта печальная прелесть природы волнует совершенно по-иному, чем печальные картины Парижа, где пошлое, жалкое и смехотворное вызывает скорее насмешку над жизнью, чем сожаление о том, что приходится жить. Эти прекрасные леса и воды навевают на меня такое чувство, будто что-то должно произойти, но ничего не происходит; волнение мое остается бесплодным. И тогда я досадую на вечную круговерть, по вине которой наш дух: не успевает вглядеться в ту пустоту, в ту вечную тьму, которую мы носим в себе. Созерцая великое, мы сильнее ощущаем собственную ничтожность. Это удалось выразить только Вам: мне кажется, что и Вас охватывает то же чувство на лоне природы, нашей жестокой и прекрасной подруги. В молодости к меланхолии все-таки примешивается бесконечная надежда, хоть отчасти утешающая нас. Позже уже ничего не чувствуешь, кроме тяжести. Так возможна ли на земле взаимная любовь, взаимное обладание, свободное от этой тревоги, от этого беспокойства, омрачающих нам самые светлые минуты? Леса и родники говорят мне, что возможно. Беспокойство является следствием некоторых наших свойств; надо от них избавиться, и тогда мы будем безраздельно проникнуты тем блаженством, которого так жаждут наши души. Милый друг, меня прервали на самом важном месте, и я, подобно Пти-Жану, никак не соображу, в какие дебри завела меня моя душа, молящая у Вашей немного снисхождения к своим мечтам. В ожидании того бессмертного счастья, которым я сейчас обольщался, не отказывайте мне в расположении, какое можете уделить мне в нашей быстротекущей жизни. Клянусь, что не окажусь неблагодарным. Простите мне это красноречие и верьте более, чем когда-либо, что воспоминания о минутах, проведенных с Вами, дарят меня счастьем. Прощайте, милая, добрая. Не предавайтесь слишком много мыслям о природе. Думайте обо мне и обо всех, кто Вас любит.
Эж. Делакруа
1 Намек на громкое дело г-жи Лафарж, которая обвинялась в отравлении мужа; сессия суда в Коррезе приговорила ее к пожизненным каторжным работам.
Предыдущее письмо.
Следующее письмо.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.