Дорогой друг, нет ничего легче, чем обещать писать, и ничего труднее, чем это сделать. Я приехал сюда уже почти две недели назад, веду здесь праздную жизнь и тем не менее до сих пор не удосужился выбрать время, чтобы дать тебе знать о себе и полюбопытствовать, как ты там. Мне сдается, что здесь я нахожусь в самом безвестном на земле крае, где нет ни календарей, ни часов и где я сам забыл, что существую. По моему жилищу и его расположению можешь судить, как я живу. Я помещаюсь в сердце леса площадью в 1300 гектаров, на перекрестке двух дорог футов по тридцать шириной, одна из которых составила бы в длину по прямой добрых два лье окрестностей Парижа. В этом-то месте, именуемом в здешних краях Перекрестком, тот, кто забредет сюда, увидит белый дом с зелеными ставнями; бельэтаж отсутствует, следовательно, здание одноэтажное. Снаружи оно не похоже на здешние жилища, а изнутри не менее удобно и даже не менее элегантно спланировано, чем парижские дома; нет в нем ничего общего с обиталищами местных богачей. У них — форменные большие курятники, на стенах гостиной обои трактирного типа, в остальных помещениях — никаких, потолочные балки провисают, пол под ногами прогибается. Поэтому наш дом является предметом зависти для соседей на несколько лье в округе. Встаю я очень рано, иногда с зарей. Выхожу порой один, порой в компании, но почти никогда не расстаюсь со своей собакой и ружьем. Брожу по три-четыре часа без остановки, весь в пороховой копоти, и обдираюсь до крови, гоняясь за дичью по чащам и зеленеющим прогалинам. Мне очень нравится охота. Когда я слышу собачий лай, сердце мое бьется чаще и я устремляюсь за своей пугливой добычей с пылом солдата, перемахивающего через палисады и бросающегося в гущу боя. Я доволен своими первыми успехами, хотя считал, что вряд ли сумею покрыть себя славой на охоте; я уже подстрелил влет двух красивых красных куропаток, не считая всякой пернатой мелочи, а ты должен знать: не промазать влет очень трудно, особенно новичку. Сторожа восхищаются тем, что именуют моей «меткостью», и предсказывают, что из меня получится знатный стрелок. Если ты еще не охотился на куропаток, будь уверен, что тебе предстоит изведать одну из радостей жизни. Стоит увидеть, как падает пичужка, — и ты уже взволнован и преисполнен торжества, словно человек в минуту, когда он убеждается, что его любовница любит его.

Пишу тебе все это, а сам не могу помешать себе думать о других вещах, часто приходящих мне на ум. Мне хочется также поговорить с тобой не только о моем здешнем времяпровождении — оно вряд ли тебя заинтересует, — но о тебе, о нас обоих, нашей дружбе и чувствах, не имеющих к ней отношения, но тем не менее общих, потому что такими их сделало взаимное доверие. Как бы ни нравилась нам новая деятельная жизнь, она не может стереть память о нежных узах, рожденных душой в других местах, в другие времена. В жизни мы сохраняем воспоминание лишь о трогательных чувствах, все остальное значит еще меньше, чем просто прошлое: его ничто не окрашивает в цвета, будоражащие воображение. С какой радостью я вспоминаю наши тихие беседы, душевные излияния; с каким удовольствием, вернувшись, я обниму тебя, мой добрый друг, выслушивавший мои сумасбродные речи! Каким холодным ты, должно быть, сочтешь начало этого письма! Когда мне среди моих легкомысленных занятий вспоминаются прекрасные стихи или великолепные картины, разум приходит в негодование и втаптывает во прах тщеславные попытки заурядных людей. Точно так же, когда я думаю о своих привязанностях, моя душа пылко бросается по беглому следу дорогих ей мыслей. Да, я уверен, большая дружба подобна великому дару, воспоминание о великой и верной дружбе подобно воспоминанию о великих творениях гениев... Какой дивной была бы жизнь двух больших поэтов, которые любили бы друг друга, как любим мы! Нет, такое не по плечу людям. Вспоминаешь ли ты о разговорах, которые мы вели за несколько дней до моего отъезда? Я говорил, что каждый из друзей должен сам испытывать такое же чувство дружбы, которого он вправе ждать от другого. Повторяю это снова и от души желаю, чтобы ты испытывал то же самое.

Я обещал написать тебе первому, а так как того же потребовал от меня Феликс, ² письма к вам обоим будут отправлены одновременно. Именно это помешало мне отправить вам письма через Пирона: ³ тогда я ему должен был бы написать первому. Жду от вас обоих по возможности более длинных писем, и, главное, не медлите, как это сделал я. Пусть поскорей наступят зимние вечера, когда так беззаботно коротается время у яркого огня, особенно новогодний вечер, в который мы ежегодно возобновляем наш братский союз. ⁴ Прощай, дорогой друг, отправляюсь обедать. Это, конечно, очень плохо с моей стороны, но так как нельзя жить не обедая, а любить друг друга не живя, то я иду обедать.

Прощай, прощай, прощай!..

Твой друг на всю жизнь

Эжен Делакруа

¹ Неподалеку от Манля (деп. Шаранта). Это имение в 1300 га было продано в июне 1812 г. г-же Делакруа-матери в качестве обеспечения долга ее мужу. Г-жа Делакруа умерла в 1814 г., не сумев перепродать имение. В 1818 г. оно было приобретено ее зятем де Вернинаком. Последний умер в 1822 г., а в 1823 г. имение, даже не оплаченное им, было перепродано. Это оказалось катастрофой, в которой погибло состояние всех троих младших Делакруа.
² Имеется в виду Гиймарде.
³ Пирон, один из самых старинных и верных друзей Делакруа, служил в почтовом ведомстве. Он был душеприказчиком и единственным наследником Делакруа. После смерти последнего опубликовал не поступившую в продажу книгу под названием «Eugene Delacroix, sa vie et ses oeuvres» (Paris, 1865).
⁴ В память об этом вечере друзья завели альбом, где рисовали в канун Нового года. Альбом храниться в Лувре.

Фанатики в Танжере

Рийксмузеум - шедевр Рембрандта

Собрание Рийксмузеум, Амстердам.

• Картины Делакруа, слайдшоу
• Взятие крестоносцами Константинополя
• Галерея Эжен Делакруа (интерактивная)
• Этюды, наброски, зарисовки Эжен Делакруа