Феликсу Гиймарде
[Лес Буакс], 2 ноября 1819
К великому удивлению, твое письмо застало меня здесь. Я ведь намеревался быть в Париже уже 1 ноября. Нас пока удерживает нездоровье Шарля, но я буду в городе, вероятно, 10-го и надеюсь проделать путь вместе с Фредериком, 1 которому нужно приехать туда точно к этому числу... Пьерре тебе напишет, я в этом не сомневаюсь, и ты узнаешь про его несчастье... Я сразу же написал ему все, что полагается писать при столь печальных обстоятельствах. Горе его безмерно. Что значат все хлопоты и неудобства в сравнении со счастьем видеть своего отца живым, пусть даже тяжело больным, ловить иногда его улыбку! Его письмо, такое отчаянное, исполненное живейшей скорби, вполне достойно человека, который преданно ухаживал за своим отцом и стойко держался до последнего мгновения. Представь себе положение Пьерре! Брат и сестра далеко. У постели умирающего только он и мать; они свидетели всех страданий больного и поддерживают друг друга до самого конца. Он мне пишет, что не простил бы себе, если бы отсутствовал в этот незабвенный миг, и был бы в отчаянии, не приняв последний вздох отца. Да, это утешение, и Пьерре вознагражден в своей сыновней любви. Я убеждаю его обратить теперь всю свою заботу на мать, ни о чем другом больше не думая... С нетерпением жду того дня, когда, возвратясь, смогу скрасить его одиночество и чуть отвлечь; мне бы очень хотелось, в равной степени ради него, как и ради себя, чтобы ты не задержался с возвращением позже срока, который назвал. Мысль о том, как он должен был страдать, наполняла горечью все мои досуги и вообще несколько дней не отпускала меня. Чтобы вновь увидеть его, я без всякого сожаления покину здешние места, ставшие с приходом зимы такими унылыми: почти беспрерывно льет дождь, из-за заморозков листья пожелтели и вот-вот осыплются, и вообще нет ничего бессмысленней деревни, если все время приходится жаться к огню. В своем письме Пьерре сообщил, что закрытие Салона назначено на 1 ноября и что там появилось несколько новых картин, в том числе одна Эрсана и одна Эрена; 2 он находит и ту и другую весьма примечательными. У меня есть надежда, каковую подал мне ты, что в связи с открытием обеих Палат эту дату могут несколько отсрочить. Было бы очень досадно по возвращении найти Салон закрытым: я ведь ничего там не посмотрел, не оценил. Сейчас мне кажется, что я получил бы там бесконечное наслаждение, хотя вывез из Парижа не более чем умеренную досаду из-за всех тех произведений, которые лишь очень хорошо представлял, но по-настоящему не мог оценить ни одно. Картину «Потерпевшие кораблекрушение» 3 опустили ниже, и теперь ее можно смотреть, так сказать, в упор (sic!). Ощущение такое, будто ты уже стоишь по колено в воде. Чтобы почувствовать все ее достоинства, ее нужно видеть достаточно близко. Ты просишь меня прислать то, что я сделал. 4 Я был бы слишком неблагосклонен к тебе, если бы отказался, и тому есть две, верней, даже три причины. Первая — это то, что раз ты меня просишь, значит, и посмотришь. Вторая — скверная погода, вынуждающая меня сидеть дома, не дает мне никакого повода для отказа. Третья — это лихорадочное тщеславие: хоть и побаиваешься, что твой труд покажется неудачным, а все равно горишь желанием любой ценой заставить прочесть его. Впрочем, в таком количестве околичностей нет нужды: сердце и завтра останется прежним. Однако не думай, что ты обязан хвалить меня; я и без того бесконечно счастлив, что ты захотел это прочесть. И тут тщеславие вынуждает меня заточить перо. В Париже ты видел лишь самое начало. Я его опускаю, поскольку его нужно полностью переделать и оно теперь не сочетается с продолжением, которое тоже следовало бы переделать, если бы я не показывал его самому снисходительному из друзей. Какие ораторские ухищрения, не правда ли? Но ты же всегда видишь за ними человека... Вот все, что я сделал, и ты найдешь тут тьму погрешностей. Это необыкновенно трудный кусок. В оригинале есть некая высокая простота, от которой мурашки бегут по, коже. Слог замедленный, словно для того, чтобы заставить читателя провести с Уголино все шесть мучительных дней. И еще одно: поскольку я больше гнался за точностью, без сомнения чрезмерной, нежели за изяществом, стихи тяжеловесны, а выразительность при всем при этом слаба. Ну вот наконец и все. Трудись над своими планами. Если ты будешь так добр, что захочешь еще написать мне, адресуй письмо в Париж. Ты не забыл номер моего дома — 22-й? Прощай. Хорошенько используй время, которое тебе еще остается, и возвращайся толстым и здоровым. Моя сестра очень растрогана приветом от твоей мамы и Каролины 5 и просит передать им поклон. Будь добр, не забудь передать им поклон и от меня. Твой друг
Эжен Делакруа
1 Фредерик де Вернинак, племянник зятя Делакруа. 2 Луи Эрсан (1777—1860) — живописец и литограф. Эрен — художник, сведений о котором не удалось обнаружить. 3 «Плот „Медузы"» Жерико. 4 Имеется в виду перевод эпизода с Уголино из «Ада» Данте. 5 Сестра Гиймарде.
Предыдущее письмо.
Следующее письмо.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.