С какой радостью, дорогой друг, я получил вчера толстенный пакет писем, которые вы соблаговолили прислать мне из Парижа!.. Нет большего наслаждения, чем письмо друга, и я сам виноват, что из-за своей непростительной небрежности так долго медлил доставить себе это удовольствие. Особенно дорого мне твое письмо: мы так давно не писали друг другу, что мне показалось, будто я заново познакомился с тобой. Общение посредством писем, по виду такое сдержанное, на самом деле обладает бесконечным очарованием; ты безраздельно занят другом, написавшим тебе, и никакие развлечения не способны сравниться с этим бесконечно интересным разговором; а ведь когда мы вместе, не понимаешь своего счастья: ваши слова витают в воздухе, в окружающих предметах запечатлено ваше присутствие; но только не подумай, что здесь, во глубине лесов, новые впечатления и занятия могут заставить меня забыть тех, кого я люблю; во время развлечений и увеселений я еще сильней сожалею, что их нет со мной: будь они здесь, я был бы стократ счастливей.

Вот уже и близится момент нашего отъезда. Однако пока о нем говорится еще весьма неопределенно, так что наше пребывание здесь может и продлиться на некоторое время, и, если бы не образ безжалостного чудовища с косой, не выпускающего свою добычу, да не дела в суде, которые призывают моего зятя, мы оставались бы тут до конца осени. За исключением нескольких дождливых дней погода стояла превосходная, просто великолепная; признаюсь, к своему стыду, что мне следовало бы воспользоваться ею и не допустить, чтобы краски, совершенно напрасно привезенные мною из Парижа, окончательно засохли. Буки еще сохранили здесь зеленую листву, могучие дубы стоят в летнем убранстве, лесистые холмы полны неожиданностей, вокруг прозрачных родников растут самые разные травы и растения, и все это служит для меня источником угрызений и, словно терниями, язвит мою совесть. И все это оживает, чтобы упрекать меня за мою леность. Лавры и вереск разговаривают со мной, как в эклогах, но, невзирая на все эти чудеса, моя палитра засохла, кисти подобны барабанным палочкам, а масло превратилось в желатин. Если же ты меня спросишь, что я делаю, отвечу: ничего. Выхожу, бреду куда-нибудь. Потом возвращаюсь. День пролетает мгновенно: едва встанешь и сразу же, само собой, садишься за завтрак, за которым столь же неизбежно, как сменяется листва на деревьях, и столь же стремительно, как мчатся по морю волны, следует ужин. Что делать после ужина? Совершить прогулку, как и до него, и ложиться спать. Ну а кроме того, случаются еще приглашения поохотиться и отобедать. О, что это за обеды! Дюжина закусок, потом еще дюжина, две огромные миски супа и кувшины с водой, пять-шесть разновидностей жаркого — изобилие, встречающееся только в провинции; зайцы, щуки длиною со стол, и стол на двенадцать персон, за которым размещается двадцать пять, а сверх того еще и кушанья, и сервировка. Это всего лишь краткий очерк того, как здесь задают обеды, но если ты добавишь присутствие кюре, который должен поддерживать беседу, но при том отрезает огромные куски и жрёт, как людоед, то сможешь составить себе приблизительное представление обо всем этом.

Если бы я смог перенести Париж на десять лье к лесу Буакс, мне больше нечего было бы желать. В этом весь человек и все его непостоянство. В Париже я вознагражден Лувром и уже представляю наслаждение, с каким снова приду туда, приду вместе с тобой, выспрашивая, что нового произошло в живописи и литературе за время моего отсутствия. Вспоминаю о наших славных, восхитительных вечеринках зимой, как мы болтаем у камелька вокруг бутылки данцигской анисовки. Это мгновения, когда каждый изливает душу, когда каждое сердце открыто глазам друга, когда ненароком вырываются тайные горести и надежды. Я оставил тебя со свободным сердцем и в здравом уме. Должен же я найти по возвращении приятную перемену. Ах, боюсь я этого сладкого яда и отворачиваюсь от напитка; ведь рано или поздно, но придется испить горечь, рано или поздно придут бесплодные сожаления и еще более бесплодные надежды, измучают и лишат сил. Пусть уж лучше не будет у нас других забот, кроме как беседовать с друзьями, читать Горация, сидя у камелька, и находить удовольствие в своих обязанностях и трудах. Кстати, Гораций, на мой взгляд, величайший целитель души; он открывает человеку все, что есть лучшего, в определенных обстоятельствах внушает привязанность к жизни, а в других учит презирать ее. На каникулах я немножко занялся латынью, и хотя выше признавался, что я беспросветный лодырь, но тут требую отдать мне должное. Я лелею мысль, что зимой мы иногда сможем вместе читать его. Однако пока можешь не давать согласия, потому что планов наподобие этого у меня множество, но все они слишком далеки от осуществления, и мне было бы даже затруднительно составить их перечень. Жду от тебя и господина нашего друга ученого и критического описания картин, которые, как сообщаешь ты, вы с ним посмотрели. А он в письме обещает мне рассказать про заседание в Академии художеств самое интересное за последние годы; я с нетерпением жажду узнать, не нужно ли мне будет хулить какую-нибудь речь какой-нибудь амфибии, то есть я хотел сказать, какого-нибудь художника, поэта, логика или оратора...

Прощай, дорогой Феликс, мечтаю о мгновении, когда я смогу увидеть и обнять тебя. ¹

Твой друг навеки

Эжен Делакруа

¹ На обороте этого письма Пирон написал: «Если захочешь принести мне свой ответ, можешь не сомневаться, что доставишь мне большое удовольствие. Извини, что я воспользовался услугами городской почты, но это только для того, чтобы быстрей отослать тебе письмо. У меня нет ни минуты свободной, чтобы самому занести его тебе. Ашиль». Эта приписка показывает, что Пирон, служивший на почте, взял на себя хлопоты, связанные с перепиской друзей.

Арабская фантазия

Букет цветов (Эжен Делакруа)

УМЕНЬШЕНИЕ В ПЕРСПЕКТИВЕ

• Между двух революций
• Хронология жизни Эжен Делакруа
• Композитор в живописи Эжен Делакруа
• Картины Делакруа, слайдшоу