1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25

Среда, 12 октября

Обедал у г-жи Барбье. Вечером приехала г-жа Вийо; я неосторожно, с заметным сожалением, заговорил о реставрации некоторых картин в музее: большой Веронезе, которого этот несчастный Вийо убил своим старанием, был темой, на которой я не слишком настаивал, видя, с каким жаром она защищает познания своего супруга. По-видимому, она в нем находит только это достоинство; тем сильнее она его превозносит. Что касается реставрации, сказала она мне, не было сделано ни одного мазка без того, чтобы г. Вийо сам не взялся за палитру.

По-видимому, для нее это лучшая рекомендация.

Днем работал немножко вяло, но все же успешно, над маленькой св. Анной. Фон, куда я ввел деревья, зарисованные мной два-три дня назад у опушки леса возле Дравейля, изменил всю картину. Этот клочок природы, написанный с натуры, в сочетании с остальным придал картине характерность. Я использовал для фигур также наброски, сделанные мной в Ноане, с натуры, для картины г-жи Санд. Фигуры выиграли в наивности и в крепкой простоте.

Об использовании модели. Именно этот эффект и надо извлекать из применения модели и вообще натуры, как раз это реже всего встречается в большинстве картин, где модель играет большую роль. Она все притягивает к себе, и от живописца не остается ничего. У человека, одновременно очень знающего и очень умного, хорошо продуманное использование модели устраняет при реализации произведения те детали, на которые слишком щедр художник, пишущий по памяти, боящийся пропустить что-нибудь важное и не умеющий вместе с тем подчеркнуть в полной мере подлинно характерные детали. Тени, например, всегда слишком детализированы в живописи, сделанной по памяти, особенно в деревьях, в складках одежд и т.д.

Рубенс являет собой замечательный пример злоупотребления подробностями. Его живопись, в которой преобладает воображение, во всем сверхизобильна; его аксессуары слишком выписаны; его картины напоминают сборище людей, где все говорят сразу. И все же, если вы сравните эту перегруженную манеру, не говорю уже с современной скудостью и сухостью, но с очень хорошими картинами, где подражали природе с большей точностью и добросовестностью, вы тотчас почувствуете, что подлинным художником является тот, у кого на первом плане стоит воображение.

Женни сказала мне вчера со своим обычным здравым смыслом, когда мы были в лесу и я ей хвалил лес Диаса, что «чем точнее подражание, тем оно холоднее»,— это совершенно верно! Исключительное старание показать лишь то, что имеется в природе, будет всегда делать художника более холодным, чем природа, которой он желает подражать; кроме того, природа далеко не всегда интересна с точки зрения эффектов целого. Если каждая деталь представляет собой совершенство, которое я назову неподражаемым, то соединение всех этих деталей редко приводит к эффекту, равному тому, который в произведении великого мастера проистекает из чувства целого и композиции. Именно поэтому я сейчас сказал, что если применение модели и дает картине известную яркость, это может иметь место только у очень умного человека; другими словами, только тот, кто умеет добиться эффекта, не прибегая к модели, сможет извлечь из нее все, что нужно, когда пользуется ею.

Прежде всего, что получится, если сюжет будет очень патетическим? Посмотрите, как в такого рода сюжетах Рубенс берет верх над всеми остальными. Как смелость его исполнения, являющаяся следствием той свободы, с какой он имитирует природу, усиливает впечатление, которое он хочет произвести на нас. Взгляните на интересную сцену, которая, скажем, может разыграться у постели умирающей женщины; передайте, схватите, если это возможно, при помощи фотографии весь этот ансамбль,— он покажется обезображенным с тысячи точек зрения. Так окажется потому, что вашему воображению сцена представляется лишь более или менее красивой, вы являетесь в той или иной степени поэтом этой сцены и ее актером; вы хотите видеть в ней только то, что интересно, аппарат же передает в равной степени все.

Я выдвигаю это наблюдение и в подтверждение ему привожу то, что говорил раньше, то есть необходимость большого ума при наличии воображения. Проглядываю свои наброски, сделанные для Св. Анны в Ноане: первый, сделанный с натуры, начисто никуда не годится, в сравнении со вторым, являющимся почти копией с первого, но в котором мои намерения выражены яснее, а ненужные предметы удалены, причем в него внесено то изящество, какое я ощущал необходимым, дабы достигнуть полного впечатления от сюжета.

Следовательно, для художника важнее приблизиться к идеалу, который он сам носит в себе и который присущ лишь ему, нежели передавать, даже с исключительной силой случайный идеал, который может встретиться в природе,—ведь иногда природа порождает подобные явления. Еще последний довод: это может сделать только такой человек, который сумеет разглядеть явление, а не обычное большинство людей; тут новое доказательство, что именно воображение художника создает прекрасное в результате того, что он послушен своему гению.

Эта идеализация происходит почти непроизвольно, когда я перевожу на кальку композицию, сложившуюся в моем мозгу; это второе издание выходит всегда исправленным и более близким к нужному идеалу; отсюда и получается то, что кажется противоречием и что, однако, объясняет, каким образом слишком перегруженное деталями исполнение, как, например, у Рубенса может не вредить воздействию на наше воображение. Происходит это потому, что такое исполнение применено к совершенно преображенной теме; избыток деталей, которые проскользнули туда в силу несовершенства памяти, не может разрушить глубоко заложенную в ней простоту, которая прежде всего сказывается в передаче идеи, и, как мы видели по отношению к Рубенсу, смелость исполнения с лихвой искупает недостаток, состоящий в чрезмерном изобилии деталей. Если в такую композицию вы введете какую-нибудь часть, тщательно написанную с натуры, и если вы сумеете это сделать, не внося в работу полного разлада, вы выполните труднейший из подвигов, согласовав то, что кажется несоединимым, так как в известном смысле это будет вторжением действительности в сновидение. Вы соединили бы тем самым два различных искусства, потому что искусство живописца, подлинного идеалиста, столь же отлично от искусства холодного копировальщика, как декламация Федры от письма гризетки любовнику.

Большинство этих художников, столь тщательно передающих модель, тратят главную часть своего времени на то, чтобы с точностью копировать ее в плохо переваренных и лишенных всякого интереса композициях. Они думают, что сделали все, что следует, если воспроизвели головы, руки, всякие аксессуары, рабски переданные и не имеющие никакой взаимной связи.

Сделал с Женни прогулку к Приерскому дубу. Туда шли опушкой леса, а возвращались по большой аллее. Вереск, папоротник, тонкая и зеленая трава напомнили бедной женщине ее родину и молодость.

О подражании природе. Это великая точка отправления всех художественных школ, на почве которой они глубоко расходятся, как только начинают ее пояснять. Весь вопрос сводится, как мне кажется, к следующему: для чего существует подражание? Для того ли, чтобы нравиться воображению, или просто для того, чтобы удовлетворять своего рода совесть художника, который чувствует себя довольным лишь тогда, когда он как можно точнее скопировал модель, находящуюся у него перед глазами.

Четверг, 13 октября

Много работал над Христом спящим во время бури, для Пти. Вышел из дому около трех часов и сделал большую прогулку лесом, по просекам, в окрестностях антенского дуба.

Пятница, 14 октября

Как раз сегодня надо было отбыть эту тяжелую повинность с Ризенером в Париже. Утром я зашел к г-же Вийо принести ей извинения, ибо вчера не мог быть у нее. Она говорила со мной о положении Вийо.

Невозможно проехать по этим проклятым железным дорогам без того, чтобы вас не замучили разговорами. Я встретился снова с человеком, которого видел у г-жи Марлиани и на которого уже раз наткнулся в вагоне. Бесконечная болтовня о готике и т.д.

На обратном пути опять-таки встреча с моим почтенным собратом Шевалье, который увидал меня в омнибусе и проводил до Ри. Я был вынужден сесть к нему лицом, хоть умирал от желания любоваться пейзажем; он мне испортил весь обратный путь. Но мне суждена была еще одна встреча: г-жа Вийо, ее брат или ее братья, право не знаю, вышли навстречу г. Вийо: пришлось идти вместо с ними.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25


Делакруа. Фауст и Мефистофель, галопирующие вночи

Фригийский колпак

Эжен Делакруа. Александр и героические поэмы Гомера






Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.