1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25

Пятница, 25 ноября

Посещение министром Фортуль и префектом ратуши.

Вечером этот страшный Дюма, который никогда не выпускает добычи, пришел и набросился на меня в полночь, со своей тетрадью в руке. Бог знает, что он будет делать со сведениями, которые я ему по глупости сообщил!

Я его очень люблю, но я состою из других элементов, и мы идем к совершенно различным целям. Его публика — не моя публика, и один из нас, по-видимому, совершенно сумасшедший.

Он мне оставил первые выпуски своего дневника, который очарователен.

Суббота, 26 ноября

Мне продуло шею. Погода сумрачная. Прохаживаюсь по мастерской, где теперь ночую.

Сделал несколько набросков с фламандской серии Метаморфоз.

В четыре часа был у Риве; он был еще приветливее, чем всегда. Он очень хвалил мою реплику Положения во гроб для Тома.

Вечером — Лукреция Борджиа1. Было занимательно от начала до конца, еще больше, чем в тот вечер, когда слушал Ченерентолу. Музыка, актеры, декорации, костюмы — все заинтересовало меня. В этот вечер я многое простил несчастному Доницетти, теперь уже умершему, которому я отдал, наконец, должное, следуя в этом, увы, примеру всех смертных и даже лучших из них. Все мы несправедливы к талантам современников. Мне очень понравился хор людей в плащах и декорация, изображавшая лестницу в саду при лунном свете. К этому итальянскому изяществу примешиваются некоторые реминисценции Мейербера, прекрасно уживающиеся с ним, в конце концов. Особенное удовольствие доставила мне следующая за хором ария, исполненная Марио,— это была вторая исправленная несправедливость; я нашел его сегодня восхитительным. Это похоже на внезапные приступы любви, которые вдруг, после нескольких лет, вызывает в нас человек, которого мы постоянно встречали, но к которому оставались равнодушными. Вот прекрасная школа Россини; он заимствовал у него все лучшее, между прочим и эти интродукции, приводящие душу зрителя в то состояние, какое хочет сообщить ой автор. Ему же он обязан, так же как и Беллини, этими таинственными хорами, наподобие того, о котором я говорил... Хор жрецов в Семирамиде и пр.

Воскресенье, 27 ноября

Вечером я был у милой Альберты: мне хотелось поблагодарить ее за удовольствия вчерашнего вечера. Снова застал ее одну в той же большой комнате волшебницы. Я ожидал, что сегодня, в воскресенье, увижу кружок, обычно собирающийся у нее и состоящий из тех лиц, кого она называет своими друзьями. Но с тех пор как она переехала, друзья ее изменили своим привычкам; несколько лишних шагов и ступеней лестницы заставили их отступить. Приходят они лишь в те дни, когда она зовет их на обед.

Понедельник, 28 ноября

Первое представление Мопра. У всех пьес г-жи Санд одна и та же композиция, или, скорее, одно и то же отсутствие всякой композиции: начало всегда пикантно и обещает что-то интересное, а середина пьесы вязнет в том, что она считает развитием характеров, а на самом деле ведет только к затяжке действия.

Создается впечатление, что в этой пьесе, как и в других, начиная со второго акта и до финала,— а всего шесть актов! — действие не двигается ни на шаг; неотесанный характер ее молодого человека, которому повторяют на все лады, что его любят, продолжает держать его в состоянии отчаяния, необузданности и полной бессмыслицы. Это совершенно то же, что и в Давильне.

Бедная женщина! Она вступает в борьбу с природным недостатком, который не позволяет ей писать пьесы; это ниже самых жалких мелодрам, хотя и встречаются отдельные слова, полные очарования,— вот в чем ее подлинный дар! Ее добродетельные крестьяне убийственны; их двое в Мопра. Знатный вельможа тоже добродетелен, а молодая особа безупречна. Соперник молодого человека — весь приличие и сдержанность, когда дело идет о том, чтобы действовать против соперника. Да и сам необузданный молодой человек, в сущности, тоже превосходный малый. Есть также бедная маленькая собачка, создающая поводы для смешных ситуаций. Госпожа Санд совершенно лишена сценического такта, так же как в романах ей не хватает чувства меры. Она пишет не для французов, хотя и на прекрасном французском языке, а публика в вопросах вкуса теперь не слишком строга. Это все равно, что Дюма, который на все наскакивает, всегда растрепан и считает себя выше всего того, что люди привыкли уважать.

Несомненно, у нее большой талант, но она заблуждается, еще сильнее других писателей, насчет того, что больше всего ей удается. Неужели я несправедлив к ней? Я ее люблю, однако же надо сказать, что произведения ее недолговечны. У нее нет вкуса.

Вернулся домой во втором часу ночи. Застал у себя моего старого Рикура. Он вспомнил мой эскиз Сатир в сетях и заговорил о нем. Говорил он также о том, каким я был в то время. Ему еще памятен мой зеленый жилет, мои длинные волосы, мое увлечение Шекспиром и всякими новшествами. Обедал в ратуше. Дидо увел меня к себе и показывал интересные манускрипты с виньетками.

Среда, 30 ноября

Обедал у княгини Марселины. Дуэт Моцарта для баса фортепиано, начало которого напоминает мотив: «С той минуты, как мы полюбили». Такой же дуэт Бетховена, который я уже слышал в этом же исполнении.

Что за жизнь у меня! Я размышлял об этом, слушая прекрасную музыку, особенно Моцарта, в котором все дышит спокойствием устоявшейся эпохи. Я нахожусь теперь в той фазе жизни, когда тревоги безумных страстей уже не примешиваются к чудным волнениям, рождающимся во мне от соприкосновения с прекрасными вещами. Я не вожусь с пыльными бумагами и с отталкивающими занятиями, составляющими участь почти всех людей. Вместо того чтобы думать о делах, я размышляю о Рубенсе или о Моцарте. В течение восьми дней я занят, словно серьезным делом, воспоминаниями о каком-нибудь напеве или картине. Я принимаюсь за работу с тем чувством, с каким другие спешат к своей любовнице, а когда я ее оставляю, то уношу в свое уединение или туда, где ждут меня развлечения, очаровательное воспоминание, ничем не напоминающее тревожное счастье любовников.

Я видел у княгини портрет князя Адама2, работы Делароша; можно было бы назвать это привиденьем князя, ибо Деларош как будто выпил всю кровь из его жил и страшно вытянул лицо. Вот поистине, говоря словами самого Делароша, то, что можно назвать серьезной живописью. Как-то я рассказал ему о замечательных Мурильо из собрания маршала Сульта. Он милостиво разрешил мне любоваться ими, по все же прибавил: это не серьезная живопись.

Я вернулся в час ночи. Женни говорит, что музыку можно слушать час, но никак не больше. Она права — даже и этого много. Одна-две вещи, подобные дуэту Моцарта, все остальное уже утомляет и выводит из терпения.


1 «Лукреция Борджиа» — опера Доницетти (1834).
2 Адам Чарторыйский (1770—1861) — польский политический деятель. Делакруа был близко знаком с его женой Марселиной.

1-2-3-4-5-6-7-8-9-10-11-12-13-14-15-16-17-18-19-20-21-22-23-24-25


Голова льва

Казнь дожа Марино Фальеро

Одоевский - Русские ночи






Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.