1- 2- 3- 4- 5- 6- 7- 8- 9- 10- 11- 12- 13- 14- 15- 16- 17- 18- 19- 20- 21- 22- 23- 24- 25- 26- 27- 28- 29- 30- 31- 32- 33- 34- 35- 36- 37- 38- 39- 40- 41- 42- 43- 44- 45
2 октября
С раннего утра в Сен-Сюльпис. Работал, переделывая Поверженного Иллиодора. Дошел пешком до префекта полиции, чтобы занести ему благодарственное письмо, затем прошелся вдоль канала и вернулся домой. В половине шестого встретился с Варколье в кафе Ротонд и пообедал с ним у Вери. Вино было еще хуже, чем в Дьеппе. Довольно долго пробыли вместе в кафе Ротонд, прогуливаясь по саду, и т.д.; затем он проводил меня к оптику.Варколье очень мил со мной, и я тронут этим вниманием. К несчастью, то, что я именовал дружбой, является увлечением, которого я не испытываю в той же мере, а главное, уже слишком поздно, чтобы оно могло возродиться. За исключением одного единственного существа, которое заставляет биться мое сердце, все остальное очень быстро утомляет меня и не оставляет по себе ни малейших следов.
3 октября
Вечером на Семирамиде с г-жой Форже. Сегодня утром передал граверу по дереву, Доте, мой рисунок с Положения во гроб из Сен-Дени дю Сен-Сакреман.
4 октября
Я очень рано понял, что для человека в моем положении совершенно необходима известная обеспеченность. Было бы одинаково плохо для меня располагать слишком большим состоянием или не иметь его вовсе. Достоинство, уважение к самому себе возможны лишь при известном уровне благосостояния. Вот что я ценю и что гораздо более необходимо, чем маленькие удобства, доставляемые богатством.Сейчас же вслед за этой независимостью наступает душевное спокойствие, заключающееся в том, что вы свободны от тревог и постоянных забот, неизбежно связанных с денежными затруднениями. Надо быть очень осторожным, чтобы достигнуть этого необходимого уровня и удержаться на нем. Надо постоянно иметь перед глазами необходимость этого покоя, этого отсутствия материальных забот, позволяющего вам всецело отдаться возвышенным стремлениям, не допускающим деградации ума и души.На эти размышления навел меня сегодня вечером разговор с Ризенером, посетившим меня после обеда, равно как и то, что он сообщил мне о положении семьи Пьерре. Да и его собственное положение не только в будущем, но и в настоящее время кажется мне немногим лучше. Он всю свою жизнь был безрассудным; в его уме есть какая-то здоровая основа, но она совершенно отсутствует в его поведении.Этот столь редко встречающийся здравый смысл дает мне повод сказать о визите, который я сегодня сделал Шенавару. Он тоже может служить примером человека, который кажется необычайно здравомыслящим, когда он говорит, доказывает, сравнивает и делает выводы. Но его собственные композиции, с одной стороны, и его вкусы — с другой, ставят под подозрение его мудрость. Он любит Микеланджело и Руссо: эти таланты наряду с еще несколькими принадлежат к числу тех, кого больше всего любят юноши. Люди, подобные Вольтеру и Расину, вызывают восхищение у более зрелых умов, оно все возрастает со временем.Это различие в оценке, зависящее от возраста, я могу приписать только известному недостатку разумности, которое у этих бурных авторов наблюдается наряду с их исключительными качествами. В Руссо есть что-то неестественное, напряженное, что обличает в нем постоянную борьбу правды с ложью. Я утверждаю, что в подлинно великом человеке нет места лжи; ложь, дурной вкус, отсутствие настоящей логики — все это, в сущности, одно и то же.Шенавар, в подтверждение своих теорий и дабы дать мне понятие о задуманной им композиции Потопа, показал мне огромную папку с гравюрами с работ Микеланджело, которые ему удалось собрать. Но он только подкрепил этим мое мнение, нисколько не разубедив меня. Я ему сказал, что Страшный суд, например, мне совершенно ничего не говорит. Я вижу в нем только поражающие детали, поражающие, как внезапный удар кулаком; но в целом тут нет ни единства, ни связи, ни интереса. Его Распятый Христос не вызывает во мне ни одной из тех мыслей, которые должен был пробуждать подобный сюжет; то же относится и к его библейским сюжетам.Тициан — вот человек, которого вполне могут оценить лишь достигшие старости люди; я сознаюсь, что совершенно не ценил его в те времена, когда восхищался Микеланджело и Байроном. Тициан, думается мне, привлекает нас не глубиной передачи, не исключительным пониманием сюжета, но простотой и отсутствием аффектации. Он в высшей степени обладает всеми достоинствами живописца; то, что он делает, он делает в совершенстве; глаза его портретов смотрят и оживлены огнем жизни. Жизнь и разум у него везде налицо.У Рубенса все иначе, у него совершенно иной полет воображения; но он также пишет подлинных людей. Они оба теряют чувство меры лишь тогда, когда подражают Микеланджело и хотят придать себе нечто грандиозное, но это приводит к напыщенности, в которой большей частью тонут их действительные достоинства.Преклонение Шенавара перед любимым им Микеланджело основывается на том, что тот якобы прежде всего изображает человека; я же говорю, что он изображает не человека, а лишь его мускулы и позы, но даже и здесь, в противовес общепринятому мнению, он не блещет исключительными познаниями. Последний из античных мастеров знал бесконечно больше того, что можно найти во всем творчестве Микеланджело. Он не постигал ни чувств, ни страстей человека. Кажется, что, изображая какую-нибудь руку или ногу, он думает только об этой руке или ноге и меньше всего о соотношении этих частей — не говорю уже об общем впечатлении от картины в целом, но даже о впечатлении от того персонажа, частью которого они являются.
Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.