1- 2- 3- 4- 5- 6- 7- 8- 9- 10- 11- 12- 13- 14- 15- 16- 17- 18- 19- 20- 21- 22- 23- 24- 25- 26- 27- 28- 29- 30- 31- 32- 33- 34- 35- 36- 37- 38- 39- 40- 41- 42- 43- 44- 45

Мне припоминаются в эту минуту многие арии Моцарта, где логика и последовательность поразительны и где нет повторений основного мотива. Ария Qui l`odio noa facunda, хор священников в Волшебной флейте, трио У окна из Дон-Жуана, квинтет оттуда же и т.д. Эти последние вещи — произведения «долгого дыхания», что еще увеличивает их достоинство. Но в симфониях он иногда до пресыщения повторяет основной мотив; может быть, в этом он следует установившимся обычаям. Мне представляется, что искусство музыки, более чем все другие, подчинено педантичным навыкам ремесла, доставляющим удовлетворение чистым музыкантам, но всегда утомляющим слушателей, мало разбирающихся в тонкостях ремесла, во всех этих фигурах, искусных повторениях и т.д.

Эти повторения мотива кажутся мне иногда, как я уже говорил, источником наслаждения, если ими пользуются в меру, но они не столько дают нам ощущение единства, сколько утомляют нас, если это единство не возникает естественно, при помощи подлинных средств, тайна которых принадлежит гению. Наш разум так несовершенен и так неустойчив, что человек, даже особенно восприимчивый к искусствам, всегда испытывает перед прекрасным произведением нечто вроде тревоги, препятствующей полному наслаждению им; рассеять это нельзя внешними средствами, наподобие реприза в музыке или сосредоточения эффектов в живописи, — теми мелкими и внешними ухищрениями, которыми большинство художников овладевает с такой же легкостью, с какой применяет их. Картина, которая должна была бы как будто с наибольшей легкостью и полнотой отвечать этой потребности единства, ибо при взгляде на нее будет казаться, что охватываешь ее всю целиком, — не сможет дать этого впечатления, если композиция недостаточно хороша; при этом прибавлю, что если даже она представляет собой высшую степень единства в смысле внешнего эффекта, все же душа от одного только этого не будет чувствовать себя вполне удовлетворенной. Надо, чтобы душа могла погрузиться в воспоминание даже тогда, когда картины, пробудившей чувства, нет перед глазами; именно тогда перед ней возникает впечатление единства, если только это качество действительно было присуще произведению; именно тогда разум охватывает всю композицию в целом или же отдает себе отчет в несообразностях и пробелах.

Эти замечания, сделанные по поводу музыки, дали мне почувствовать с особенной ясностью, насколько художники являются плохими знатоками того искусства, которым они занимаются, если у них с практической работой не соединяется известное умственное превосходство и тонкость чувств, которых не может им дать привычка играть на каком-нибудь инструменте или умение владеть кистью. В искусстве им знакомы только та колея, по которой они тащатся, и те образцы, которые пользуются признанием и почетом в школах. Их никогда не поражает нечто оригинальное; наоборот, они всегда скорее склонны осуждать его; одним словом, интеллектуальная сторона, способность чувствовать ее, совершенно ускользает от них, а так как, к несчастью, они являются самыми многочисленными судьями, то они могут надолго сбить с толку вкусы общества, а также задержать возникновение правильной оценки, какая должна сложиться в отношении прекрасных произведений. Отсюда, несомненно, и проистекают уступки больших талантов этому ограниченному и мелочному вкусу, который является, как общее правило, вкусом консерваторий и мастерских. Отсюда же эта постоянная оглядка на так называемые испытанные приемы, не отвечающие никаким душевным запросам и только обезображивающие иные шедевры повторением этих условных банальностей, быстро накладывающих на них печать дряхлости.

Прекрасные произведения никогда не стареют, если их источником является неподдельное чувство. Язык страстей, движения сердца всегда остаются теми же; наоборот, печать одряхления, иногда приводящая к тому, что стираются величайшие красоты, является итогом погони за общедоступными эффектами, которые поражали в момент возникновения произведения; это те побочные украшения идеи, которые освящены модой и создают обычно успех большинству работ. Художники, которые по какому-то чуду обошлись без этих аксессуаров, были поняты позднее с большим трудом, или же новыми поколениями, равнодушными к очарованию этих условностей.

Существует освященный шаблон, по которому должны отливаться все идеи, хорошие и плохие; самые крупные и оригинальные таланты невольно сохраняют печать этого. Какая музыка сможет избежать, по прошествии известного числа лет, налета ветхости, который сообщают ей каденции и фиоритуры, часто решавшие ее успех при первом появлении. Когда нынешняя итальянская школа ввела украшения, казавшиеся проявлением нового вкуса по сравнению с теми, к которым приучила нас музыка наших отцов, то нововведения казались верхом изысканности; но это впечатление держалось еще менее долго, нежели мода в одеждах и постройках. У нее хватило сил только на то, чтобы на время сделать для нас утомительными произведения старой школы, придав им устарелость. Однако если что и в самом деле обветшало до поразительности, так это как раз те украшения, тот нескромный наряд, которым порой не брезгал великолепный гений, облекая в него свои счастливые замыслы, и из которого толпа подражателей сделала самую сущность своих творений, лишенных вдохновения.

Здесь уместно высказать сожаление о печальной участи некоторых достижений, вызывающих наш восторг в творчестве оригинальных талантов. Побрякушки, украшения, добавленные рукой гения к своим глубоким и захватывающим идеям, являются почти необходимостью, которой он, естественно, уступает. Это как бы интервалы, почти необходимая пауза, когда ум отдыхает, дабы потом опять устремиться к новым идеям. О новых звучностях и сочетаниях у Бетховена: они уже стали наследием, или, вернее, добычей самых ничтожных дебютантов.

27 марта

Первый акт Весталки1 слушал в ложе г-жи Барбье. Несмотря на всю устарелость оперы, я почувствовал в ней оригинальную струю, которая должна была выступать гораздо сильнее при ее появлении. Не знаю, является ли Керубини более крупным музыкантом, но он не вызывает во мне этого ощущения. Он представляется мне копиистом тех форм, какие он застал уже установившимися: так, Реквием Моцарта является образцом, за пределы которого он не выходил.

Под конец просмотрел два акта Улисса 2, который показался мне еще более слабым, чем прежде. Эта скудная музыка совершенно не подходит к героическому сюжету. Диалог сам по себе крайне пуст, но когда он прерывается музыкальными номерами, чувствуешь себя в положении путешественника, идущего по неровной дороге, но решившего не останавливаться до конца. Словом, это какая-то незаконная помесь, неудачная в поэтическом отношении, ибо является глупым подражанием чуждым нам нравам, и неудачная также в музыкальном смысле, так как в опереточной музыке, исполняемой свинопасами, нет ровно ничего античного. Лучше было бы применить песенные лады, если уж дело шло о подражании старине.


1 «Весталка» — лирическая трагедия Спонтини, впервые поставленная в 1807 году в Музыкальной Академии.
2 Трагедия Понсара «Улисс» с хорами Гуно была поставлена в 1852 году.

1- 2- 3- 4- 5- 6- 7- 8- 9- 10- 11- 12- 13- 14- 15- 16- 17- 18- 19- 20- 21- 22- 23- 24- 25- 26- 27- 28- 29- 30- 31- 32- 33- 34- 35- 36- 37- 38- 39- 40- 41- 42- 43- 44- 45


Ромул, Рем и волчица. 1616. Рим. Капитолийский музей

Гомер

Лев, пожирающий кролика






Перепечатка и использование материалов допускается с условием размещения ссылки Эжен Делакруа. Сайт художника.